В раме окна моего, что ни вечер, иная картина. Призрачным заревом высвечен, хаос домов и дерев То от кармина неистов, то в грубой штриховке сангины, То растворяется в мареве, тихой пастелью сгорев.
Чай заварю и наполню стаканы клубящейся медью, И, обжигаясь, гляжу на сраженья небесных громад. Там то ночная гроза хлещет озеро огненной плетью, То осыпается в темень лесов звездопад.
Отворотясь от окна, всю вселенную шторой задернув, Ты неприкаянно бродишь в табачном дыму, То разразишься тирадой, угрюмой и вздорной, То улыбнешься чему-то - невидимому, своему.
Вся твоя сила бенгальская, ртутная и колдовская, Угомонилась на время - надолго ли? - опустошив Душу, как страсть или тиф; словно девку тебя истаскала, Бросив в печали и смуте, и вещего зренья лишив.
Так, сокровенно сгорая, на грани звенящего нерва, В нашей ночной комнатенке ведут, изнывая, борьбу Черная магия духа - и белая магия неба, Переплавляясь в стихи и судьбу.
Как нас качают весы - то ли бешенства, то ли блаженства! И все-таки - это тобою, тобою освящена Магия неуловимого, ветреного совершенства, Вставленного в высокую раму окна!