Девицы недоступной ласки Морщины гладили с лица, Когда любви моей закваски, Я гадил рюмками вина, Распитыми с приятелем в подъезде, Заплеванном исколотой толпой, Обманутой дебатами на съезде, Потомков сверхдержавы золотой.
И видел я: таская в кабинеты, Служителей, безбожное ЧК, Внедрял по полю маленькой планеты, Стукачество на долгие века.
И голоса вождей параноидальных, Прокладывая идеалу путь, Стреляли от кремля, до стенки крайней, В несмеющих на этот путь свернуть.
В семью царя, в подвале аккуратном, В наследие помазанья небес. А грудь девичью ржавыми штыками, На канибальный стол, как лютый бес,
Несли, обогащая сонм идей. И нацепив на шапку ленты красной, Безумный содомит прелюбодей, Епископом соделался над паствой.
Тут зажила душа в граните Понастроенных домов, Просиявшая в зените У кремлевских стен зубов.
Разомлела в летнем стоге, Непробудится от сна, Захмелевшая в дороге От холодного вина.
Наласкалася в достатке С юным телом молодца. Там слеза не просыхала В ямках белого лица.
И катился по морщине Слез безудержных поток. И летел вниз по стремнине Ветром сорванный листок. Удаль ранняя узнала Под давлением годов, Как душа любовь распяла На обрывках бранных слов.
Благородство, силу, славу- Все пропила на пиру, Алчность, крупными глотками, Ночью в пихтовом бору.
Благородный человече – Гомо сапиенс, сказать, Сатане на главной встрече Дал собою управлять.
И очухавшись во среду, Под глаза надев мешки, Пил в похмель отвар череды, Клизмой подчуя кишки.
И укрывшись дырявой рогожей, Отдыхал под ветвями ракит, С синяками на теле и роже, Как, с продажной душой, сибарит.
Вскрывши тайну огня водорода, На секретных скамейках НИИ, Беспощадно срабатывал бомбу, Превращая потомков в больных.
А во влажных чащобах Вьетнама, На худых неокрепших телах, Проводил испытанья напалма, Белозубый солдат США.
И ранее – во времена веселья, Попав в открытия струю, В канун среды иль воскресенья, Наполнив страхом суть свою, Направив смерть на Хиросиму. На “пуск” нажал продажный раб, Подвергнув разумы в пучину, Где правит боль и стонет прах.
И совесть, что приходит свыше, Срубил у самого корня, И радиация по крышам, Летела злобою звеня.
Не видел то старик японский – Трудяга рисовых полей, Как пламя древности содомской, Сжигало внуков и детей. И плакал вкрик скелет сожженный На углях сказочной страны, Страны морей, восходов солнца, И церемоний старины.
Меня же за это лупили по вые – Не мог, чтобы зло обличать. И в ярости страшной клыками вцепились, Во вновь возрожденную стать.
|