Сжирали свечи темноту,
вгрызаясь острыми зубами
в тягучий сумрак; факты лбами
сшибались, канув в немоту.
Блеснув, созвездий парафраз
проник на тонких мыслях-стропах
сквозь линзы в рупор телескопа,
стократ усилившись для глаз:
– В Орле разгневан Волопас...

Кормил морозного коня
январь простуженными снами.
Толстели стёкла письменами –
и дата, с точностью до дня,
забилась рыбой на столе,
хватая воздух в диаграмме:
вздох – это спад, стремится к драме,
а выдох – всплеск, чей пик в земле.
– Астролог понял: «В феврале».

Пульсируя, шурупы звёзд
по шляпки вкручивались туго,
напрасных ожиданий мука
пророчеств расшатала мост,
где годы жизни тесно в ряд
связали предсказанья сутью.
Морозный конь бьёт ставни грудью,
и Космос дышит в циферблат.
– Что жизнь? Секундный взгляд назад.

Лакали свечи темноту,
любовь сучила тихо пряжу.
На шляпе неба туч плюмажи
в Орле скрывали суету.
Попив парного молока,
Астролог вышел утром к смерти.
По кронам дунул лёгкий ветер,
стряхнув тяжёлые снега:
– Сбылось! Сбывается пока.