Моя гордая, смертная девочка, вера-мозаика,
ни молитвы не примешь, ни самого тонкого слова.
Там, где жизнь обрывается, жизнь начинается заново,
тетива на гитаре твоей обрывается снова.

Оловянные ночи белее очищенных сумерек,
рассыпается город в поклонах востоку неловко.
Тишина замирает с занудным мычанием зуммера,
гасят свет - закрываются веки забывшихся окон.
Зазевается утро, захлопает птичьими крыльями,
и нектар не допьет с околевших ладоней асфальта.
Поднимайся с колен, моя девочка, мы мимо гибели
проскользнули, мы живы и ладно,
и ладно...
и ладно.