Послушай, как ветер шумит в растревоженной роще.
Поникла трава – не то, чтобы спит, но не ропщет.
Ему б, прохиндею, примчаться опять к ней на ложе,
Примять посильнее… А, может, обнять и взъерошить.

Варила Маруся картошку в нетопленой печке.
Тоскливо дурёхе, рисует на стенке сердечки.
Усато одно, а другое – тшедушно, белёсо:
– Эх, друг мой Ванюша, приеду я в город без спроса.

Пешочком пройду до райцентра в блестящих галошах
Пятнадцать км, там усядусь на поезд хороший,
Где нет билетёра и мягко постелено сено.
Полсуток позора – и вот я, Венера из пены.

Ванюша, твой адрес запомнился мне слово в слово,
Послушай: «Москва, остановка метро – «Дурулёво…», –
Кусая губу, прижимается ласково к печке
Ерошить траву, пожирая глазами сердечки…

– Ветвями густыми от ветра не спрячешься, роща, –
Марусе обидно, желудок от голода сморщен.
Рисует упорно сердечкам ручонку в ручонке.
Она на четвёртом, исполнилось сорок девчонке.

«Не в каждый сосуд наливается разум до края», –
Вздыхает бабуся, холодную печь разжигая,
Сгребает золу… И теплеет Марусино сердце –
Там в правом углу смотрят ласково мама с младенцем.