(По одноименному рассказу моего деда Юрия Семеновича Афанасьева. Рассказ опубликован в литературно-художественом альманахе "Приамурье - 2005", г.Благовещенск)
Давным-давно, когда старшая сестра Нина долго и безуспешно учила меня завязывать шнурки бантиком, у нас в семье любили сказки. Помню,
Светит керосиновая лампа, Начинает кто-нибудь из старших, С жуткими подробностями, сказку. Братик Толя выдавал «в ролях»: Бабка Ёжка и Кощей Бессмертный Говорили у него чужими, Сиплыми такими голосами, – Брал озноб! И для меня в ту пору Змей Горыныч был почти таким же Настоящим, как домашний скот.
И Кобыла Семи Верст все время Тоже где-то рядышком бродила В детских сказках. Это, говорили, Добрая, отличная лошадка. Только вот обидел ее кто-то, И ушла она, и много дней Нового хозяина все ищет, Доброго, хорошего. И чтобы Запрягать умел, да без ошибок. И тогда хозяина добросит Хоть на край земли! Не мудрено, ведь И сама она длиной в семь верст: Шаг один – и семь верст позади, Снова шаг – еще семь верст. А версты Эти, как до во-о-он той дальней сопки… Был я самым маленьким в семействе. Старшие шутливо уверяли, Что Кобыла выбрала меня, Что ночами слышится в ограде Тихое, настойчивое ржанье. К встрече с ней готовясь и волнуясь, За собой таскал кусок веревки, Что служил в моем воображеньи То уздой, то чем-нибудь еще. Часто запрягал и выпрягал я Лавку неширокую за печкой. Пробовал запрячь однажды кошку – Оцарапала. К той пантомиме Старшие частенько подключались: Целая «комиссия», в составе Брата Анатолия, сестренок Нины, Лиды, Клавдии, Галины, У печи экзамен принимала. Долго запрягал я ту «кобылу»! Или же, не затянув супонь, В спешке я глушил чересседельник. Или, не заправив удила, Лез с вожжами раньше на телегу. А когда уже готовы были Мне открыть ворота, выяснялось, Что забыл овса насыпать в торбу, Или не проверены подковы! Приходилось выпрягать лошадку, И вести ее до кузнеца…
Годы шли. Не все сложилось гладко. Не найти на Колыме отца. Не стоят и розвальни у дома, Где мы всей гурьбой играли в прятки. Сам я в эту пору обучался В Благовещенске, на первом курсе, Стать по окончании готовясь Машинистом паровых машин. За училищем была конюшня, Около учебных мастерских. Иногда во время перерывов Подходил я к бочке у навеса, Черпал горстью, и давал коняге. Теплых ее губ прикосновенья Тихой грустью в сердце отзывались, Уводили мысли к тем беспечным Дням, когда в подобной обстановке Я ходил бы на руках, а может Прятался в яслях в охапке сена… Как-то раз, когда мне так мечталось, Быстрым шагом подошел к конюшне Дядя Коля, наш завхоз бессменный, И сказал мне: «Запряги Гнедую, На Лазо кати, там где-то конюх, Колесо у них… Ну, в общем, мимо Не проедешь, тут подать рукою, За библиотекой», - и исчез он Так же быстро, как и появился. Я остолбенел. Сказать хотелось, Что не запрягал ни разу в жизни Я коней, вот разве что Кобылу Семи Верст, но даже за ворота Я на ней не выезжал! Гнедая, На меня уставясь правым глазом, Вдруг заржала тихо, одним горлом, И кивнула: «Справимся, не бойся!». Под навес шагнул в поту холодном, Ощущая точно всей макушкой, Всей спиною, как в меня вонзились Пять пар глаз «комиссии» далекой. Вот в руках узда и удила. Умница Гнедая потянула Мне навстречу голову, – уздечка Как-то очень просто оказалась На привычном для уздечки месте. Со стены – хомут. Провел ладонью Вдоль по мягкой войлочной прокладке, – Ни колючки, чисто. Осторожно К морде подвожу я лошадиной, И Гнедая, милая Гнедая, Ко всему внимательно нема, Чуть ушами ласково прядая, Потянулась к хомуту сама! На плече – дуга. Идем к телеге. Так. Одна оглобля. И другая. Что еще? Супонь. Чересседельник. Торба? Нет, не надо. А подковы? И коняжка мне дает спокойно Осмотреть копыта. Не успел я Завершить, как на одно колено Дядя Коля рядом опустился. Я ему: «Да тут нормально, только Левая передняя подкова Хлябает». Он по плечу мне хлопнул: «Я давным-давно уже заметил, Что, Семеныч, ты – крестьянский сын! Вот, зачем пошел ты в машинисты? Ладно, дорогой мой человек, Ты иди, а я сгоняю быстро!» Лошадь с места перешла на бег…
Улыбаясь мне, светило солнце. Я запряг-таки свою Кобылу Семи Верст! И в это же мгновенье откуда-то появилось улыбающееся лицо Лиды. Вот Анатолий учит меня через локоть собирать вожжи и завязывать их особой петлей. Вот Галя сказала, как отрезала: «Седелку кладут уже в оглоблях поверх спинного ремня». Нина все беспокоится о здоровье лошади, ходит вокруг, выискивая потертости, и мажет, мажет их дегтем до тех пор, пока и до меня не доносится его запах. Я ловлю его, а вместе с ним в памяти вдруг возникают другие запахи, звуки, видения той, уже далекой, но и близкой сердцу поры.
|