Гутен абенд, дорогая, миль пардон,
Пожалей меня, сегодня, пожалей!
По жаре я выпил крепкого бордо,
А потом еще добавил божоле.
И от винного безвинно разомлев,
Посмотреть надумал, дозу перебрав,
Как теряет в зоопарке разум лев,
От того, что даже именем не прав.

Между клеток, словно стража по дворам,
Я себя гортанным окриком бодрил.
Вот архар (читай, по нашему – баран),
Вот гривастый сомалийский гамадрил...
Я ему: «Ну, как баланда, франкенштейн?
Хочешь фиников подброшу или слив?»
Он мне жестами ответил: «Нихт ферштейн!»
И ссутулился, как узник замка Иф.

Я тогда ему: «Муа, коман са ва?»
Он в ответ мне: «Сэ тре бьен, авек плезир!»
И напрасно в ухо ухала сова,
И вертелась злая белочка вблизи -
Ведь родство уже почуяв, вуаля,
(Не одни мы на планетном корабле!)
Я читал ему по памяти Золя,
Он показывал мне сценки из Рабле.

Может быть тому причиной допинг вин,
Но я понял, раздавая ливер блюд,
Почему на солнце ежится пингвин,
И за что всю жизнь горбатится верблюд.
Я кормил их сладкой булочкой с руки,
Развлекал сидельцев хайками Басё -
Мы ж похожи, словно капли из реки,
Только наш загон пошире, вот и все!..

Дефиле по зоопарку. Подшофе,
Музыкально выражаясь – форте пьян,
Я присел за столик летнего кафе,
Утомившись от зеленых обезьян.
Заказал и черри бренди, и халвы.
В обрамлении решетчатых оправ
Плотоядно на меня смотрели львы,
Травоядно на меня взирал жираф.

Душный вечер недопитым черри пах.
Я, сказав официантке «данке шон»,
Слушал мысли в черепах у черепах,
В толстый панцирь спать залезших нагишом.
Ощущал себя то мышью, то совой,
Старым буйволом, забитым на пари,
То стервятником, что грезит синевой,
Где со стервой своей первою парил.

Оплетала прутья цепкая лоза,
Винторогий козлик блеял о любви.
Его желтые печальные глаза
Вызывали дежавю у визави...
Громыхал оркестрик жестью «ля-ля-фа».
Мой сосед, искавший истину в вине,
Подмигнул мне через стол: «Шерше ля фам»?
Я подумал… и пошел домой к жене.