Этот вечер пыталась ночная гроза
Досера оттереть под водою проточной:
Всхлипы вод, блеск огня, тормоза –
Расслабление боли височной.

Я устал от жары, но мороз – не мой случай,
Я костры полюбил, но не в этой стране;
Я наверно Голландец, но – нелетучий,
И боюсь весь отдаться шалящей волне.

Три берёзы, сосна, да брусники пол ложки –
В этом что ли моя вся тоска?
Что там было ещё? Картошка?
Да в Афгане пока только наши войска...

Бог с Афганом, там тоже народ и, как мы,
Они ищут в грозе лишь прохлады;
От сумы до тюрьмы – пять минут кутерьмы,
А толпа ухмыльнётся как гаду...

Вот и спала жара, может этот кисель
Я вдохну как родной кислород?
Или лучше зажмурить глаза и - в постель,
Чтобы мозг прокрутил мне кино – сумасброд?

Я заснул, я расслабленно вижу уж сны:
Вот он плещется, карп – хоть рукой дотянись!
Вот снимаю чехол я с горячей спины,
И удилище тянется, тянется ...ввысь!

Вот вспорхнул поплавок и стрелой пролетел
Мимо старого «Мира», Манаров,
Оторвавшись от горних всех дел,
Помигал мне специальною фарой.

Он в интимном кармашке опять протащил
Всё что надо скитальцам Вселенной,
И вообще там достаточно хитрых вещиц –
Есть за чем поболтать джентльменам!

Говорят, что с тех пор на негаданный звук
Космонавты всегда вопрошают: - Кто там? -
Там такой посетитель заглядывал вдруг,
Когда мы наливали тайком пополам!

Декорации быстро сменились – за нас
В снах меняют их хитрые люди –
Мы висим на орбите диковинных рас;
(Нет, меня не по делу не будят!)

Я сражался за правду, порой и за ложь,
Я раз тридцать наверно уже погибал,
Я попробовал выполнить сотню «Даёшь!»,
И копал даже часик известный канал...

Я порою границу меж явью и сном
Даже днём, и с огнём, и с ружьём не нашёл,
Но отличие всё же вдруг всплыло одно:
В жизни всё не бывает всегда хорошо.

Что мне Родина-мать? Нет давно той страны.
Там где жил я, опять голосят латыши;
Нет брусники моей, нет любимой волны -
Кроме снов нет Отчизны у бедной души...

Скоро утро, промозглая сырость
Так и лезет настырно в окно!
Я тоскую в остывшей квартире;
Почему – мне сказать не дано.