Солнце заплёвано пеплом вулканов,
Джунгли гниют в болотной зыби.
В ней - армады стегоцефалов
И разных прочих амфибий.

Там,
наводя первобытные страхи,
встают плауны стеной вдоль дорожек.
Там динозавры люты как собаки
и поедают редких прохожих.

И вот в той незапамятной эре
на одном из клочочков суши,
на самом его краю,
там,
где развесил могучие ветви столетний хвощ,
жил питекантроп в пещере,
холоден, голоден, тощ.

Нечего есть, костёр вот-вот прогорит,
и холод такой, что и камни продрогли бы,
а этот себе в уголке сидит
и угрюмо чертит петроглифы.

Он, завывая под нос себе тоненько,
выводит лапой своей несмело:
голова – горошинка, пучок соломинок
и зубы динозаврьи во всю стену:


«Ах, какой я был статный, двужильный,
И, стеснясь своей плотской натурой,
Выпирали совсюду извилины
Кучерявой моей шевелюрой.

И когда выходил из дома,
То всему, что ни есть, на зависть
Напевал: «Я почти уже homo,
И хоть немного да sapiens».

Столько было в той песне шири
И разнузданности горячей!
Только, видно, в подлунном мире
Главная песня –
Собачая,

Покуда неизвестный зверь
В клубах дорожной пыли
Не ввалится без стука в дверь,
Как - будто свет врубили.

И пусть оно саблезубо малость.
Пусть развития стадии ранней.
Лишь бы только вовсю улыбалось
Всею рожей своей обезьяньей».