Обглоданный усталостью маршрут осеннего прилива
сведет объятьем ржавым. Писать об осени весной –
бессонницы привычка, когда глазури лунной недосказанность клюет
застывший слиток глаз, и ветров черных грива
расчесана шершавым плеском лип. Фонарный зной
отравой бледной греет, астрологический серебряный налет
задекорировал небесной нефти море.
Писать о золоте в дыханье малахита –
примета расщепленного ядра нервозной памяти,
когда рассвет, налитый мышьяком, струну настроит
в венозность седовласую ручьев, и в рваном платье
скверов швы воскресают тополей, мясистой пихтой
сводит губку легких. Моя природа мозаична, из осколков
зеркальных глубже виден свет, чем в плоскостях,
и стон ночного вакуума ближе
к прямым ответам, чем полуденная потная
рубашка облаков, а первобытный страх
мудрее и целебней кости книжной –
мне так шептал тенистый сладкий смог.