Я пью и не чувствую теплого яда хмеля под языком, в листопаде нервных волокон, в блеске глаз, на влажном окрике губ, лишь вчерашняя горечь, лишь фигура умолчания. А на карих ветвях распускается май, а под ногами вьется дорога из яшмы, а под рукой, случайная встреча старых знакомых, новые улья слов, медоносно пачкающих вакуум мозга, воспитывающих терпение и усердную хлябь самоанализа. Вот ласточка бросила перышком – приветствую; в лязг проводов осела голубка; вот меня подхватило встречным течением южной сырости и отнесло на солнечный берег; вот вступает оркестр телодвижений в объятьях зари; а вот, и моя печаль – больная старуха на костылях души, беззубый плачь бродячей звезды – она тоже прекрасна, словно розы, падающие на грудь любимой, когда любимая засыпает, без звука, без пульса, без преломления жизни в рубиновом сердце, и распластанная свободой песня моря укрывает ее от чужих навязчивых взглядов. О, время, ты даешь мне напиться чистого воздуха в парадном платье нежного, свежего лоска майских озер, чтобы с большей дерзостью впиться в мой слух криком стервятника.
|