БРАТ
Меня забрали среди ночи, Втолкнули в «чёрный воронок» И по дороге мимо рощи Помчали в сонный городок.
Там в доме бывшего купчишки НКВДэшный следовик, Не тратя времени не лишки, Сказал с порога напрямик:
«С тобой возиться нет резона. Амбар с зерном дотла сгорел. Под суд пойдешь, а там и зона, А может даже и расстрел».
Как рыба воздух ртом хватаю, Понять пытаясь – что к чему – «Какой амбар? – его пытаю, - Не виноват!» - твержу ему.
Но за неделю очень скоро, Хоть отбивался, как уж мог, Мне двадцать пять, аж до упора, Влепили судьи за поджог.
И по этапу, ноги в руки, Под лай собак и стражи ор Сквозь всю страну погнали в муки Великий строить Беломор
И там, горбатясь на канале, В мозгах ворочал я вопрос – Из-за какой же это твари Я без вины страданья нёс?
И хоть настойчиво, упрямо Догадка билась мне об лоб – Её отбрасывал я рьяно И загонял в себя, как в гроб.
Мне не хотелось верить в это, Пусть даже скажет кто стократ, Что изживал меня со света Мой самый близкий родной брат.
Но это так, мой брат Василий (Он был моложе на пять лет) Без сожалений и усилий Состряпал на меня навет.
А что тому было причиной Я разобрался лишь потом, Когда с войны седым мужчиной Назад вернулся в родной дом.
То будет позже, а покуда Копал лопатой я канал, А брат что сволочь и Иуда – Имел догадку, но не знал.
И умываясь горьким потом, Среди болот и комарья Вгрызался год за годом, Как «враг народа», в землю я.
Затем другие были стройки, Другие нары и барак, Другие вышки и надстройки И злобный лай других собак.
А Сталин – «вождь, учитель, гений» - Свой проявляя гуманизм, Народ, поднявшийся с коленей, Гнал в эту пору в социализм.
И всех держал в смертельном страхе И, правя крепкою рукой, Он несогласных сёк на плахе И кровь пускал у них рекой.
За гвоздь, не так забитый в стену, За разговоры-пересуд, За план, недоданный за смену, За пересохший в жару пруд,
За колосок, поднятый в поле, За лемех, списанный в утиль, Гноил всех в лагерной неволе И по этапу слал в Сибирь.
По морю слёз и морю крови, Пуская дым в свой рыжий ус, Народы вёл он к светлой нови, Великий строя наш Союз.
Что получилось? – теперь знаем… Тот социализм не так хорош В нём жизнь нам кажется лишь раем И вместо правды в нём лишь ложь.
Я не допил страданий чашу, Не все невзгоды перемог, Когда ступил на землю нашу Фашиста грозного сапог.
Тогда без лишних разговоров, Прогнав обиды, словно дым, Встал я, ЗК – Иван Егоров – У «сорокапятки» подносным.
За всю войну, аж до Берлину, Пройдя тяжёлый ратный путь, Я получил осколок в спину И «За Кавказ» медаль на грудь.
И в тридцать пять седой, усталый, Лишенья вынесший горбом, Я воротился в хутор старый, Вошёл в родительский свой дом.
«Ну, здравствуй, брат, - сказал я брату, - Небось, не думал, что живой?» А он в ответ, как через вату: «Что ж, проходи, в дверях не стой».
Ко мне не бросился для встречи, А опустивши в пол глаза, В момент лишившись дара речи, К столу присел под образа.
Но ныне там не образ Бога И не святых сияет лик – С картинок смотрят: Ленин строго, С прищуром – Сталин «ученик».
Забыл, видать, былую веру, Продал её брат за гроши И, поклоняясь изуверу, Утратил ценности души…
Я, сняв шинельку у порога, На лавку бросил свой баул, Воды черпнул, отпив немного, К столу широкому шагнул.
И вот сидим друг перед другом, Я на него уставил взгляд – В морщинах, словно был под плугом, Не брит давно и весь помят.
Зажав в колени свои руки, Унять пытается в них дрожь, Связать в слова не может звуки И сам с собой ничуть не схож.
И я сижу, сцепивши нервы, Смотрю в лицо ему в упор И не могу начать я первым Столь долгожданный разговор.
Бьет о стекло устало муха, Вползает тихо полумрак… Мы с ним молчим и лишь до уха Часы доносят «тик» и «так».
Но долго так молчать не гоже, Пора всё ставить по местам! Коль он молчит, тогда, ну что же – Тот разговор начну я сам.
Доставши хлеб, бутылку, сало И два солёных огурца, Ему сказал: «Давай сначала Помянем мать, брат, и отца.
Пусть будет им землица пухом И вечный рай среди небес…» - И, осушив стакан весь духом, Слезы смахнул горячий вес.
Он также выпил, только молча, Не вставил даже и словцо, И лишь ухмылка, словно волчья, Его прорезала лицо.
И взгляд колючий из-под бровей Метнул короткий он в меня – Я в нём увидел жажду крови И пламя злобы и огня.
«А ну-ка, брат, ответь-ка брату, Вернув назад времённый бег, Всё без утайки и по ладу – За что на душу взял ты грех?
Побудь сегодня хоть мужчиной И не крути словесный бред – Явилось что тому причиной Погнать меня в пучину бед?
Неужто только из-за дома? Могу поверить, но с трудом – На крыше сгнила вся солома, Трухляв стоит, пора на слом.
Иль может всё же из-за Насти? Тут ближе истина видна - Ужель хотел ты чашу счастья Испить за брата всю до дна?»
Себе плеснул в стакан он водки, Махнул и разом весь обмяк И, как ягнёнок, стал вдруг кроткий – Не человек, а так – тюфяк.
«Ты хочешь знать, как всё то было? Что ж, слушай исповедь мою, Ведь здесь слова нужны, не сила… Я ничего не утаю…»
И начал брат рассказ свой долгий Вести с мальчишеской поры, И вспомнил: как со мной до Волги Съезжал в санях с крутой горы.
И как ходили на рыбалку, На лодках плавали в затон, Как первый раз встал за сажалку В пятнадцать лет неполных он.
А я работал землемером, Мог подменить и кузнеца И был ему во всём примером, И вместо мамы и отца.
Они ушли из жизни рано И друг за другом в один год – В ту пору смерть косила рьяно, Как очумелая, народ.
Года то шли, а то – летели, Подобно птице со двора. Мы подросли, мы повзрослели – Пришла влюблённости пора.
Влюбился я. Соседка Настя Мой потревожила покой. И выше не было мне счастья Рассвет встречать с ней над рекой.
А Вася, брат, как оказалось, В Настёну тоже был влюблен. Когда со мной она встречалась – В подушки выл белугой он.
И чтоб соперника лишиться, Любовь его была так зла, Сумел на подлость брат решиться – Амбар с зерном спалил дотла.
Затем писульку же на брата, Мозгой обдумав неспешна, Карябал левой куда надо, По жизни был хоть и правша.
Меня забрали, срок влепили, А он к Настёне в тот же миг, Мол, брата нет, загибнет в гнили, Иди ко мне, чем не жених?
Она ему же отказала И на пороге, встав к стене «Люблю Ивана, - так сказала, - И не ходи, прошу, ко мне…»
С утра до ночи в поле ль, дома Тащила Настя тяжкий воз И по решению обкома В войну возглавила колхоз.
В колхозе ж были одни бабы, Да дед Кузьма, да дед Степан – На фронт и их забрали б, кабы Кровь не текла из старых ран.
А мужики горели в танках На Курской огненной дуге, В морях тонули на «жестянках» И мёрзли на полях в пурге.
Не все вернулись с войны лютой – Лежат, зарыты в шар земной, А брат вернулся, чтоб Иудой Ответ держать передо мной.
Пришел с контузией до дому, Не слышал даже по первой, Ревел в ночи, подобно грому, И рвался всё в незримый бой.
Затем запил, стал куролесить, К Настасьи снова приставал И, коль не врёт, разов аж десять, К себе в супруги её звал.
Она ему же всё твердила Упрямо, твердо: «Нет!» и «Нет!» А вскоре в город укатила Возглавить важный комитет.
И где-то там сейчас при власти Решает сложные дела, А брат с весны не видел Насти – Судьба дороги развела.
Ну, вот и всё, к рассказу больше Добавить нечего ему – Кому из нас же было горше Пусть судит жизнь, да по уму.
Вот так вот встретился я с братом… И повидав, что в нём, внутри, Я обозвал Василия «гадом», Расставил точки все над И.
Хоть брат он мне и даже В нас кровь одна, одна и плоть – Не знаю в жизни его гаже, Он мне – отрезанный ломоть…
|