Когда нисходит вечер на поверхность
Земли усталой, в поте росном многих нив,
Прожектор солнца постепенно меркнет,
У вод я созерцаю горние огни.

Трудяга трактор чистит и лелеет,
Уходит думец спать под мягкий балдахин.
Все робы в стирке, кителя, ливреи –
Низы не могут больше, не хотят верхи.

Устало ветер шелестит в пол силы,
Чуть морщит рябью светлой озера экран.
Я, вытянув конечности в бахилах,
Вдыхаю тихо пранаяму как браман.

Что я Вселенной? Если постоялец,
То не чрезмерен ли вселенский наш отель?
Всех тех, кто тихо пил и не скандалил –
И не заметил впопыхах метрдотель.

Я – вошь в глуби темнеющего леса,
Я – флуктуация Присолнечных болот.
Рабом людских гормонов и рефлексов
Пришёл я в мир под этот слишком тесный свод.

Но не для ссор мой дух с судьбиной тело
Приводит в эту пряность вещей мглы лесов!
Я запираю мир за эти ели,
Луна скользит в воде замест тугих часов;

Невнятные шоссейные напевы
В себя вбирает, растворяет странно тишь;
Во тьму небес вздымает длани древо,
Взмывают твари из в ночи открытых ниш.

Нисходит дрожь на плоть здесь всем чужую,
На дне лесном в листве народцы шелестят –
Товары сносят, может, в кладовую
Иль то свершается неведомый обряд.

В хвощах гуляют волны, словно в бурю,
Вот-вот волной ударит в уши звонкий смех,
Проявятся манящие фигуры,
Но... затемнил луну большой небесный мех!

И пальцы без тепла коснулись плоти,
Одревеневшие рванулись мышцы ног;
Я как гепард рванулся на охоте,
Но – от добычи! Близок был мой некролог,

Но вспомнившие бег звериный члены
За долгий вдох единый вынесли меня
На светлый берег обжитой вселенной,
Где хутора и пьянь, шоссе и болтовня.

Изнемогаю уж мгновений тыщу
От хохота спасённого из мнимых бездн!
Чуть сам не стал бредовой бредней пищей,
Но как же сладостен ума опасный крен!