Он был чуть косой, она – прямая, хотя для прикладной геометрии это не имело никакого смысла. Прямая у самого губчатого угла она имела черты вороны и любила кристаллы низинного поля. Поле не давало шансов на освобождение, и бедра приставали к каждому выступу скальных маневров. Красная часть тела, когда черная призматическая материя входила в роль, и детство проносилось хлыстом по грязным от сновидений ступням. Прямая никогда не фиксировала свои руки и всегда просыпалась за семь кварталов от личной подушки, и соседки-девушки всегда говорили, что она умерла во время путешествий, хотя каждая ступень пахла прямым доказательством присутствия.

Он часто сотрясал грудь. Глаза прятались около подъема, но налегке было трудно запоминать причину встряски. Дождь портил парфюмерию воздуха, и согнутый образ никак не означал думы о подаче. Чай присутствовал везде, как подпись, как пример одиночества и творчества, и толпа всегда радовалась шизофрении и палачам, тем более по ночам. Хотелось, хоть и искупался в мраморных водах беглецов, но ноты наоборот заставили тепло двигаться по направлению левой кривизны. Отчизна по-прежнему не ложилась в краску и по-прежнему стоила дешевле пандитов I степени. Косое мнение имело преимущество, оно могло свернуться в клубок, и трудно было бы доказать начальную точку, и косой решил расплющиться, заранее договорившись с прямой. Кристаллы стали активнее, и красная часть прямой стала более активной, чуть изменив массу за счет внезапности дождя и растворенного макияжа. Личные гримасы были естественнее самой бурной шизофрении, и ладони-невидимки смело почесывали верх черноты, сложенные парами и испускающие запах вот-вот начинающейся рвоты, и ноты в кружевах щипали наготу и ждали ломоту в простуженных бедрах.

Оно ждало и лежало, и дубли плясали на макушках. Узел затягивался сам по себе, и родовое клише пало ниц после стольких лет ожидания и молчания, взамен на рабство срисовали эшафот из золы, и не было сожалений, когда оно надумало стать мастером.

Прямая уже не ждала, и косой был вровень. Нужность миру лгала им инсулиновыми шприцами. Вода пролилась в нужном месте, и причинность вновь доказала материнство следствия.

Шоу хлыста пробежало по ушам банальной хрущевки, и октава комнаты заполнилась болью съеденного шоколада, и подпись чая утвердилась близ ржавой кровати лунной прожорливости. Прямая признала понятие косой траектории, и свет радости исказил правильность воображения. Прикладная геометрия вновь торжествовала: остановка движения повлекла свободу, пусть минутную, но клише был доволен. Полноты чарки хватало на всю точку, жирную точку бытия, которая свисала смело на холсте многих Лотреков. Она удивила мир.

Было больше нечего сказать, и комната, как пещера, заискрилась хрустальным шаром мнимого волшебства. Косой и прямая договаривались дышать вместе, и родовое клише хохотало над договором, зная – договор продлится до ближайшего светофора, где зажгут красный…