/Из «Записных книжек энергетика шахты»/

Конец обычного рабочего дня
-----------------------------------

Проверив всеми ль выполнен наряд,
наметив завтрашних работ черёд,
я, как уже немало лет подряд,
зашёл в диспетчерскую, где народ
к концу шахтёрской смены собирался.

Там хохотали по-мужски, до слёз.
Здесь были те, кто вроде не трепался,
но обставляли так любой курьёз,
что животы болели от натуг.
И чем был ближе и дороже друг,
тем выставлялся более смешным.

Закутанный и в матюги, и в дым,
сегодня был героем Коля эН,
электрик наш, из горного ЭМО.
Он был на днях женой захвачен в плен
с другой, и голым убежал домой,
с собой бюстгальтер бабий прихватив,
чтоб срам прикрыв, не потерять его.
Его партнёрша, как локомотив,
умчалась, Колино забрав трико.

А Коля эН, чернявый молодец,
не слушая, похрапывал в углу.
Он положил прибор свой на молву,
тем более на кличку «жеребец»,
которой награждён был поделом
своей красивой молодой женой
за то, что часто, покидая дом,
напропалую шастал стороной.

То ночи проводил он у вдовиц,
а им ведь нужен стоящий мужик,
то у непривередливых девиц,
которым, что пацан, а что старик.

*
Побалагурив, мужики ушли
с хорошим настроением в руддвор.
С собою Николая увели,
чтоб и в клети продолжить разговор.

В подстанции, что возле руддвора,
журнал проверил, кое-что спросил.
И выехал со всеми «на гора».
А там июньский дождик моросил.

Зашёл я после бани в кабинет,
помощнику послал привет кивком.
Спросил: «Конечно, новостей злых нет?»
«Есть! – говорит, – Вам надобно в партком.

… Не знаю – почему да и зачем
всё так подробно в строчки заношу.
Сюжеты жизни не придуманы никем,
а я подобное подавно не рожу.
Таланта нет, чтоб всё пучком связать
в худой рассказ, тем более в роман.
Мне б должность свою должно исполнять,
чтоб ни ЧП и ни конфликтных драм.
Ведь быть начальником, ей-богу, нелегко.
Здесь нужен всё ж профессионализм.
Умел бы в жизни быть я блюдолизом,
в карьере бы запрыгнул далеко.

Но это так, должно быть, занесло.
У нас здесь в шахте жёстче отношенья.
Здесь любят тех, кто знает ремесло
и не боится принимать решенья.

Поэтому еврей – я здесь в чести,
со мной людские связаны надежды.
Но всё же трудно на плечах нести
несвойственные, лишние одежды.

Но чувствую, что мне их не избыть
и из-за них в партком я приглашён.
И я обдумываю, как мне поступить,
чтоб и не лезть впустую на рожон,
и сачконуть: я всё-таки устал,
и хочет отдыха немного голова;
всю смену в шахте, ноги – не металл,
им отдохнуть часа хотя бы два.

Мной решено. И я вращаю диск.
Гудки, гудки, потом какой-то писк.
И сквозь него:
– Алло!
– Степаныч! Извини…
– Зайди в партком!
– Зайду… часов так в семь.
– Чего так поздно?
– Гости из НИИ.
И привезли большую кучу схем.
– Здесь у меня Николы эН жена.
Таких красавиц нет среди актрис.
Увидишь сам. К тебе придёт она.
Ты в их семейной драме разберись.
– Пускай приходит, только завтра, чур.
Часов на десять. Прямо в кабинет.

*
Вот завтра от ещё одной из дур
услышу я пикантнейший секрет.

Своим родителям не скажут нипочём
такое, что легко несут в партком,
и о мужьях, и о проступках жён
рассказывают сальным языком.

К начальникам доверие есть тож,
но всё ж в партком сначала побежит.
Мне неприятен вид канючных рож,
когда слеза искусственно дрожит.

Но надо слушать, делать умный вид
и обещать хоть чем-то, но помочь.
Потом опять, конечно, прибежит,
чтоб снова воду в ступе потолочь.

Жена у Коли тоже такова?
Слыхал о ней её ещё при первом муже.
Был парень – золотая голова,
но оказалось – ей такой не нужен.

Его нагнала без особых слов,
а он, должно быть, и не сопротивлялся.
Потом перебирала мужиков,
пока ей Коля в сети не попался.

И вот теперь сама пришла в партком.
А завтра будет говорить о деле
здесь у меня, чтоб я помог ей в том,
как Колю удержать в её постели.

*
Ох, тяжела начальников судьба!
Не тех, уже сидящих на вершине,
а ниже рангом, как и у тебя,
мечтающих о даче и машине,
но не имеющих, по сути, ни хрена,
одну работу с куцею зарплатой,
и вынужденных слушать, как жена,
чужая, будет жалостливо плакать
и хаять мужа за его измену
с кумой, с соседкой, с лучшею подругой,
и лёгким флиртом предлагая цену
за укрощенье своего супруга.

В себе самой не чувствуя греха,
своей природой страстно обольщая,
подлезет под любого петуха,
но, адюльтер супруга не прощая.

… Однако, надобно уже домой.
Помощник смылся, мог бы попрощаться.
Должно, удрал, чтоб снова в номерной
с цыганкою любовью заниматься.

Потом, облизываясь, словно кот,
расскажет свету, память вороша,
и восхищаясь: « Машка!… Во, даёт!…»
И словно орден выдаст: «Хороша!..»

1968 г.

Смотри продолжение !!!
----------------------