Дорогие друзья, перед вами шестой выпуск Читального зала-общественного журнала по филологии.
Этот выпуск важен для меня тем, что в нём мы можем приветствовать нового автора(Наталью Кротову), а значит -движение ширится, интерес растёт.
Итак,
СОДЕРЖАНИЕ:

1.Работа Натальи Кротовой, посвящённая творчеству Г.В.Серебрякова.
2.Статья Олега Жданова "Опыт прочтения стихотворения В.Гандельсмана "Воскрешение матери".

По традиции, мы стараемся избегать выводов и уж тем более оценочности, доверяя эти занятия вдумчивому читателю.
За чтение!


Малоизвестные имена в поэзии.
Геннадий Викторович Серебряков, избранные произведения.
Вступительное слово Натальи Кротовой.

Дорогие читатели, многие из тех, кто уже прочёл поэму «Иван» Геннадия Серебрякова, опубликованную мною недавно на страничке Общелита, не мог не ощутить на себе, как невидимая сила вливается от поэта в глубины нашего существа, извлекая чистую слезу – будто душа, чувствуя прикосновение высокого послания, начинает мироточить. Мне показалось несправедливым, что творчество этого поэта скупо представлено в интернете. Поэтому ко дню рождения моего земляка я решила познакомить немного подробнее читателей Общелита с его творчеством.

Россия богата на мастеров слова. За славой великих и признанных на Руси поэтов порой не видно некоторых, также достойных памяти, имён. Было бы здорово, если авторы данного международного сайта также поделились бы из своих личных библиотек другими интересными, но малоизвестными именами в поэзии – нашим культурным наследием, в память об ушедших и к обогащению живых.

Итак, Геннадий Викторович Серебряков (30.01.1937—15.03. 1996). Коротко из биографии поэта.
Геннадий родился прямо в пути, во время одного из служебных переездов отца-пограничника. Родители его происходили из знаменитого села Палех. Отец поэта – сын потомственного богомаза - стал красным командиром и служил в погранвойсках. Он встретил войну на границе, был ранен, но вскоре по вражеским тылам пробрался к партизанам. Основную часть войны он был командиром партизанского соединения на Брянщине, где и погиб. Сам поэт вспоминает в стихах военное детство, работу на текстильных фабриках Поволжья, Целину. Затем были литературный институт, журналистская работа в Шуйской городской газете Ивановской области, а затем в редколлегии журналов «Наш современник» и «Российское Нечерноземье».

Здесь я не ставлю целью детальный профессиональный разбор поэтических полётов в смысле придирчивой оценки за технику. Это просто видно невооружённым глазом - полёт высок и прекрасен. Каждый читатель, кому посчастливилось прикоснуться к творчеству Геннадия Серебрякова, выделит по смыслу и красоте стихи, близкие именно ему. Лично мой читательский критерий проявления высшей силы в его поэзии – способность некоторыми стихами высекать из наших каменных сердец чистые, не сентиментальные слёзы, которые бывает невозможно удержать. Я бы назвала трогательную поэму «Иван» коронным произведением Геннадия Серебрякова. И Вы не пожалеете, если начнёте с неё знакомство с этим автором ( http://obshelit.ru/works/211486/ ). Если задуматься, подчас именно несознательные реакции – как читательская слеза или дрожь по телу - коронует автора в наших глазах печатью избранности к высокому назначению. Стоит ещё заметить, что прикосновению высокого слова к сердцу ничто не должно мешать: ни лишнее вычурное слово, ни крикливые лозунги, ни сухость афоризмов, когда они не прожиты и не прочувствованы лично. Поэт, интуитивно обходящий подобные помехи творчеству, выходит на уровень гармонии, позволяющей читателю губкой глубоко впитывать в себя поэзию, как лекарство от равнодушия, от мещанства, от шаблонов мышления, которыми изобилует наш век, склоняющий к чёрствости и к поверхностности мышления. Например, в стихе «Мужество» самое поразительное, как лаконично отображена ломка юношеских стереотипов, печатью закладывая и в читателях зрелость сознания. Ещё Геннадий Серебряков – мастер раскрытия характеров персонажей, мастер неожиданных и точных эпитетов. В его «поезде славы» проступает будто бы провиденный образ и нашего сайта: «В купе международного вагона крикливо и несобранно поют…». В стихе «О соловьях» явно сокрыт образ поэтов. А за произведением «Баллада о сверчке» мне увиделось умиротворяющее и врачующее действие всякого подлинного искусства. Красивые метафоры в стихах Геннадия Серебрякова приобретают завершённость образа. Иногда проступает в стихе некоторая свобода от строгости ритма и рифмы, что компенсируется фольклорной манерой изложения и поэтичностью самого изображаемого момента. Всякая боль, которой касаются стихи поэта, разрешается радостью её преодоления, заражая читателя великой силой оптимизма. Сереброковы – так раньше звучала его фамилия. И если мудрое слово часто сравнивают именно с серебром, то смысл этой фамилии через потомка поэта расширился и заиграл новым смыслом. Но лучше всех хвалебных слов моих скажут сами стихи Геннадия Серебрякова, небольшую выборку из которых я и привожу здесь ниже.
Надеюсь, что и другие наши читатели поделятся своими переживаниями от прочитанного.

Итак,
Геннадий Серебряков
Избранные произведения


Мужество

Я мужеством считал – под самым небом
Пройтись на высоте семиэтажной
По выступу карниза, как по парку,
Чтобы девчонка-крановщица, ахнув,
Забыла рычаги перевести.
И наш прораб, седой Иван Иваныч,
Бледнел, как мел, за грудь рукой хватался
И убегал в конторку, где он утром
В своём столе оставил валидол…

А вот когда в огромном котловане
Разбуженный плывун зашевелился
И, всё сметая, устремился вниз,
И кровь у нас у всех похолодела:
Ведь люди там –
Бригада арматурщиц!
Когда у нас отяжелели руки,
И в горле крик у каждого застрял,
Лишь он один тогда не растерялся:
Он прыгнул вниз, как прыгают на доты,
Чтобы спасти товарищей своих.
А через день с листа многотиражки
Из чёрной рамки он смотрел с улыбкой
И нас безмолвно мужеству учил.
1957


Апельсин

Мы были худыми, с голосами ломкими,
А однажды Борька, завмага сын,
Нам принёс и начал делить на ломтики
Привезённый с Кавказа апельсин.
Нас фруктами сорок седьмой не баловал,
Мы знали, фунт лиха с чем едят:
За хлебом голодные и усталые
Стояли мы в сонных очередях.
А тут апельсин! Тугая, оранжевая,
Сползала кожура с его головы.
Держали мы дольки, есть не отваживаясь,
А Борька смеялся: - Жрите!.. Эх, вы!.. –
Как осторожно мы их надкусывали!
Тянули по капле прохладный сок.
А Борька спрашивал: - Ну как, вкусно ли?..
Батя привёз их целый мешок.
А вам вот никто не привозит, верно ли?

Вдруг стало трудно нам всем дышать.
Мы тогда извещеньям ещё не верили
И наших отцов продолжали ждать.

… А ночью мне снился ушастый Борька,
Который всё время по горло сыт.
Он руку мне ножичком резал больно
За ярко-оранжевый апельсин.
Я зубы сцепил, но выдержал молча.
Вот – апельсин! Я о нём мечтал.
Но вдруг он поплыл, как шаровая молния,
О которой я в книжке какой-то читал.
Летел, поднимался он выше, выше…
Как радость моя была коротка!
Уступами уходили в небо крыши
Нашего маленького городка.

Я вырос. Многое в жизни умею.
Я не знаю, где Борька, завмага сын,
Я хожу по земле, а над головою моею –
Солнце –
Мой непойманный апельсин.
1957


Атлантида

Луна плывёт холодная, как рыба,
В огромном тёмно-синем океане.
Она глотает маленькие звёзды,
Устало плавниками шевеля.
А мы – на дне.
Наш город – Атлантида,
Которую найти никак не могут.
И мачты телевизоров похожи
На мачты затонувших кораблей.
А слышишь звук – протяжный и призывный?
Ведь это протрубил не дальний поезд –
Своих дельфинов кличет на прогулку
Отвергнутый землёю Ихтиандр…

Ты снова улыбаешься и снова
Мне говоришь, что это всё неправда,
Что я опять себе придумал сказку,
Что я – неисправимый фантазёр.
А люди продвигаются по службе
И получают новые квартиры,
К примеру, взять хотя б соседей наших –
Им дела нет до разных Атлантид…
Да, ты права… А мне, признаться, жалко
Соседей наших. Им благополучье
Мир заслонило бархатной портьерой.
Они ни разу не видали неба,
Как мы с тобой, - огромного, как море,
В котором круглой серебристой рыбой
Неторопливо плавает луна.
Им ветер не играл на струнах ливня
Мелодии Чайковского и Грига,
И радуг расписные коромысла
Ни разу не ложились на плечо…
Нет, лучше я останусь фантазёром,
Навек неисправимым фантазёром,
Чтоб приносить тебе в руках созвездья,
Тяжёлые от утренней росы,
Чтоб каждый вечер мог дарить тебе я
С улыбкой голубую Атлантиду,
Которую веками ищут люди
И всё никак не могут отыскать.
1958


Яблоки

Дом украшали синие наличники,
И сад вокруг качало ветерком.
Дед Парамон за фрукты брал наличными,
А нам всегда грозил
Дробовиком.

По жадности овчарок не держал он
И, только вечер, -
Выходил в дозор.
А яблонная тучная держава
Наваливалась прямо на забор.

Мне мать всегда
Наказывала строго:
- Куплю ведь яблок, только попроси,
Но к Парамону позабудь дорогу.
Ведь искалечит… Боже упаси…

А сад, который дед стерёг и холил,
Всё набирался силы у земли…
Но к нам однажды
В солнечную школу
Солдат в бинтах кровавых привезли.

И мне она запомнилась надолго –
Обычная картина той поры:
Шли женщины
Из нашего посёлка,
Несли туда нехитрые дары.

Та – молоко,
Та огурцы в лукошке,
А та – медку в стакане и табак.
И мне тогда сказал дружок Алёшка:
- Им яблоки полезны знаешь как!..

Я помню ночь
Задумчивую, тихую,
В белёсой дымке спал запретный сад.
И было слышно, как кузнечик тикает,
Как яблоки на веточке висят.

Я подтянул сползающие брюки.
Откуда ждать
Карающей беды?
А яблони совали прямо в руки
Тяжёлые прохладные плоды.

Но Парамон не пал.
Раздвинув ветви,
Уже ловил меня он на прицел.
И грянул гром.
Хлестнул свинцовый ветер.
И только чудом я остался цел…

А матери
Не ведали про это,
Хотя от всех невзгод нас берегли…
Четыре бело-розовых ранета
Мы в госпиталь
Наутро принесли…

И сколько было
Солнечных улыбок!
Тянулись руки к прелести земной.
Нам говорили ласково:
«Спасибо…» -
Солдаты, опалённые войной.

Приподнимая памяти завесу,
Я различаю
Душ людских родство.
… Когда-то Прометей
Украл у Зевса
Огонь.
Но разве это воровство?
1962


Суздаль

Без устали, без устали
Брожу по Суздалю.
По древнему, былинному
Средь пуха тополиного,
По лубочному, яркому,
Весёлому, как ярмарка.
Брожу, как неприкаянный
Средь этих песен каменных.
Века, как реки, мимо
Текут, текут…
Патриархально, мирно
Издревле тут…

Ах, Суздаль, город Суздаль,
Ты с виду тих.
Но не угасла удаль
В глазах твоих.
Весь белый, весь ромашковый –
Не сказка и не быль…
Германского фельдмаршала
Ты не позабыл?
Нет, не икрою паюсной
Тогда встречал ты Паулюса.
Его из Сталинграда
Конвой привёз сюда.
Мечтал он о парадах
В российских городах…
Но ни знамён, ни маршей,
Ни фюрера похвал…
Ссутулившись, фельдмаршал
По Суздалю шагал.
Что толку, что он выжил
И вышел из «котла»?
Над ним под солнцем рыжим
Смеялись купола.
И жалил русский холод
До самых до костей.
И в уши рвался хохот
Соборов и церквей.
Громады древних башен
Над ним вздымались в рад.
Был Суздаль так же страшен
Ему, как Сталинград.
Смотрел фельдмаршал немо
В распахнутое небо.
В глаза ему стекала
Пронзительная синь.
Как долго постигал он
Незыблемость Руси!
Зачем же он обманывал
Себя, в конце концов?
Он, в сущности, командовал
Полками мертвецов.
Он понял: офицеры
И нижние чины –
Все были они в целом
Давно обречены.
Они маршировали,
Входили в раж, во вкус
И, как один, орали
Свой лозунг: «Гот мин унс!»*
И вот – черта итога.
Сегодня у него
Ни армии,
Ни Бога –
Нет больше ничего!..

Без устали, без устали
Брожу по Суздалю.
Гадаю: быль иль небыль?..
А даль светла.
И солнцелико в небе
Смеются купола.
1967

* «Гот мин унс!» - «С нами Бог» - девиз германских крестоносцев, взятый на вооружение гитлеровцами. Эти слова были оттиснуты на пряжках солдатских ремней фашистской армии.


***

Я осени люблю почти как вёсны…
Резные листья виснут в проводах.
Срываются антоновками звёзды
И глухо где-то падают в садах.

И ни шального буйства и ни риска,
И тишина особенно слышна.
Спокойной, доброй силой материнства
Земля отяжелевшая полна.

И к горлу подступают откровенья.
И вдруг волной нахлынет светлый миг –
Предчувствие высокого уменья,
Которого покамест не достиг.

Как мир велик!
И взгляд в просторе тонет.
Земля дарует щедрые плоды.
И яблоко горит в моей ладони
Зеленоватым всполохом звезды.
1968


Лебеди

Люблю лебедей,
Холодных и чистых, как Ладога,
Люблю лебедей,
Светящихся белыми лампами.
Люблю лебедей
За лёгкость летящую линий.
Люблю лебедей –
Они вырастают из лилий.
Мне старая сказка
Поведала в детстве об этом.
Я понял позднее,
Что сказочник тот был поэтом.
Писал он,
И сам
В это чудо, конечно, поверил.
С тех пор и гуляет
По белому свету поверье,
Что в озере синем
Во время ликующих ливней
Рождаются птицы
Из гордых и ласковых лилий…
Люблю лебедей,
Не могу я на них наглядеться,
Люблю лебедей,
Недоступных и светлых,
Как детство.
1968


***

Ну что сказать? Ну что тебе поведать
У этой синей ночи на краю?
Послушай лучше, как растут побеги,
Поверив в силу юную свою,
Как ходит ветер, травы не сминая,
В берёзах закипает сладкий сок,
Как от луны дороженька льняная
Ложится через плёс наискосок,
Как где-то за кустами краснотала
Чуть слышно голосят перепела,
Как пролетает медленно, устало
С работы запоздавшая пчела.
Я это всё как таинство приемлю,
Природа первозданна и нова.
Ну что сказать? Послушай лучше землю.
Я у неё взаймы беру слова.
1970


***

О славе я не очень беспокоюсь,
Ещё моя дорога далека…
Напоминает слава скорый поезд,
Места в котором заняты пока.
За окнами мелькают перегоны.
По рангам – и удобства и уют.
В купе международного вагона
Крикливо и несобранно поют.
И песня тонет в спорах и разборах.
Здесь все без исключенья велики.
В затянутых коврами коридорах
Почтительно стоят проводники.
А дальше, неизвестно чьим стараньем,
Всё позабыв – призванье и семью,
Сидят и пьют в вагоне-ресторане,
Давно проехав станцию свою…
Вон кто-то с нестареющим азартом
Другим опять урок преподаёт.
Тот – весь из славословия и фальши,
Хотя блестит медалью на груди…
Стремительно летит наш поезд дальше.
Что ж, всякое случается в пути.
По окнам хлещут жёлтые огни.
Плывут навстречу шумные перроны.
Я еду, как в студенческие дни,
На третьей полке общего вагона.
Здесь всюду молодые голоса
И ощущенье дерзости и силы.
Я слушаю, гляжу во все глаза
И постигаю заново Россию.
Пусть поезд славы мчит во весь опор.
И тесно нам. И мест свободных нету.
Но время – самый строгий контролёр –
Уже заходит проверять билеты.
1971


Баллада о сверчке

Как будто голос он сперва проверил,
Тихонько звякнул – и опять молчок.
И вздрогнул человек.
И не поверил.
Ведь экое почудилось –
Сверчок…
И медлил. И боясь пошевелиться,
Себе твердил, пугаясь тишины:
Откуда ж взяться здесь ему, в столице,
Среди больничной зябкой белизны? –
И вдруг опять!
Уже повыше нотой.
И вот, наладив тоненький смычок,
Своей певучей древнею работой
Всерьёз занялся крохотный сверчок.
Он рассыпал заливчатые трели,
На разные старался голоса…
У человека медленно влажнели
Обугленные сухостью глаза.
Качалось в окнах сумрачное небо.
Сиделки толковали шепотком…
И вдруг запахло деревенским хлебом
И розовым топлёным молоком.
И человек, смежив спокойно веки,
Впервые видел ласковые сны,
В них не вскипали от разрывов реки,
В них не было ни горя, ни войны,
Ни той смертельной, яростной атаки
В логу у безымянного ручья.
Ни танковых багровых липких траков,
Где кровь смешалась вражья и своя…
Была изба.
Косые половицы.
И крынки, истомлённые в золе.
Большой родни улыбчивые лица
И каравай, как солнце на столе.
И где-то из угла за тёплой печкой
Тихонько, словно бы издалека,
О чём-то напевала - добром, вечном –
Бесхитростная музыка сверчка…
В палату заглянул и растерялся
Профессор с головой седой, как снег:
Во сне светло, по-детски улыбался
Приговорённый к смерти человек.
Помедлил. Подошёл. И, тронув руку,
Почувствовал упрямые толчки.
Стучало сердце ровно и упруго,
Законам медицинским вопреки.
Вздохнул профессор.
Повернулся к двери.
И, выходя в больничный коридор,
Вдруг улыбнулся, сам ещё не веря,
Что отменил суровый приговор.
1972


***

То явственней, то снова тише
Гром заворочался в лугах,
Как будто по железной крыше
Ходили где-то в сапогах.

Поникли сумрачные травы,
И вмиг развеялась теплынь.
Запахла резче, как отрава,
Вдоль по обочинам полынь.

А туча змеем многоглавым
Клубилась, вспышками слепя.
Каким-то маленьким и слабым
Я вдруг почувствовал себя.

Сдавило грудь тоскою древней
Такой, как в смертные часы.
И рядом не было деревьев,
Чтобы укрыться от грозы.

В кромешном грохоте и гуле,
Глухой судьбе наперекор
Я шёл. И капли, словно пули,
Меня ударили в упор.

А я шагал своей дорогой,
Лишь голову чуть-чуть склоняя,
Уже вживаясь понемногу
В стихию ливня и огня.

И в сердце что-то просыпалось
Сродни презрению к врагам.
Ломалось небо, и вздымалось,
И глухо падало к ногам.

И молнии с отливом синим
Взлетали, липкий мрак рубя.
А я шагал большим и сильным,
Вконец поверившим в себя.

Шагал по рыжим пенным лужам,
У всей природы на виду
И знал, что если будет нужно, -
И не такое я пройду.
1972


***

Видно, время приспело
В полный голос сказать о любви,
Не стыдясь ничего,
Щедро душу раскрыть до предела.
Для подруг своих любых
Упоённо поют соловьи.
И заслушался мир –
Им какое до этого дело?..

Вместе с песней
Подкатит
К соловьиному горлу душа
И таким переливом
Взметнётся навстречу рассвету,
Что не выдержит сердце –
И птица падёт не дыша
В омут тёмно-лиловых
Весенних, бунтующих веток.

Изумлённо и чутко
Вдохновенную песню лови.
Пусть сквозь вёсны звучит
Соловьиное дерзкое скерцо…
Видно, время приспело
В полный голос сказать о любви.
Я пою о любимой –
И пусть разрывается сердце.
1972



***

Опять кулик своё болото хвалит
Самозабвенно, горестно, взахлёб…
Как хмель, усталость нас с тобою свалит
У перекрёстка двух нехожих троп.
И мы приляжем в сумрачные травы,
Себя уже не в силах превозмочь.
И колдовскою синею отравой
Нас опоит и одурманит ночь.
И всё, что с детства знали мы прилежно,
Вдруг наплывёт сквозь дали и года,
Припомнится печальный русский леший
И лунная русалок нагота…
И разом вдруг замрёт и захолонет
В тревожном ожидании душа.
И лес над нами тихо ветви склонит,
Забытыми поверьями дыша.
И будем мы с неясною опаской
Прислушиваться к шорохам в логу
И бредить до рассвета вещей сказкой,
Перед которой сызмальства в долгу
За добрый свет, за обещанье чуда,
За неприятье подлости и зла.
В конце концов, наверное, отсюда
Любовь к земле в сердцах произросла…
А утром вскинем на плечи заботы
И вдаль пойдём на петушиный клик,
Запомнив лес мещёрский и болото,
Которое не зря хвалил кулик.
1973


Петух

Теплом и светом
Полонило дали.
Лежит земля разнежено-тиха.
Лишь на заборе,
Как на пьедестале,
Оранжевое буйство петуха.

Бьёт крыльями
Неистово, упруго
(Один - из всех окрестных петухов)
И так горланит он на всю округу,
Что вянут уши
Смирных лопухов.

Поёт себе!
С такого взятки – гладки,
Такого не удержит ничего,
Лишь бы с восторгом
Глупые хохлатки,
Забыв корма,
Глядели на него.

Ему ль понять
То редкое мгновенье,
Когда покоем
Светлый мир объят…
Раскатисто гремит
Лихое пенье
Всеобщему настрою невпопад.
Поёт себе –
Возвышенно и гордо,
Попробуй-ка его останови!..

А где-то
Тишиной полощут горло
И ждут свой час
И чутко и безмолвно
В согласии с природой
Соловьи.
1977




О соловьях

Ночь над нами крылья распростёрла,
В синий дым окутала леса.
Соловьи, росой промывши горло,
Пробуют неспешно голоса.

Что спешить им?
Что им суетится?
Каждый, как умеет, ворожит.
Этот мир,
Где нам с тобой не спится,
Безраздельно
Им принадлежит.

Все другие птицы онемели.
Не плеснёт – заслушалась – река.
А они и посвисты, и трели,
Те, в которых сердце на пределе,
Рассыпают,
Словно жемчуга.

Посмотри – торжественно и немо,
Чутко наклонившись в полусне,
Как-то разом посветлело небо,
Раскаляясь
В песенном огне…

Соловьи рождаются для пенья,
Чтобы мир их слушал,
Чуть дыша.
Для чего им яркость оперенья,
Если в горле
Плещется душа?

В песне соловей недосягаем,
И краса у каждого своя.
А в обычный час и ты и я,
Даже если встретим – не узнаем
В неприметной птице
Соловья.
1982


***

На губах моих
Имя твоё
Чуть горчит,
Как с мороза калина.
В белой мартовской роще
Вновь его напишу на снегу.
И оно зазвучит
И покатится вдаль:
- Анге-ли-на!.. –
Возвращайся скорее,
Я жить без тебя
Не могу.

Сколько лет уже длится
Наш месяц бедово-медовый,
Сколько раз
Осыпался порошей
На нас небосвод,
И вскипала листва
Над скрипучей калиткой садовой,
И кленовые звёзды
Летели в пустой огород.

Ну а мёд,
Сколь ни пей,
До конца все равно не прольётся.
Хоть уже на висках
Пробиваться пора серебру,
Также головы кружит
И тем же хмельным остаётся,
Обжигающим губы
На нашем с тобою
Пиру.

Я тебя ожидать
Начинаю ещё до прощанья.
Так забудь же обиду,
Которой себя
Наказал.
И прости, как всегда,
Несвершённые те обещанья,
Что в меду,
Как в бреду,
Я тебе,
Не скупившись, давал…

В белой мартовской роще
Остриём
Журавлиного клина
То ли я,
То ль рассвет
Написал твоё имя для всех.
На последнем сугробе
Мой горячий призыв:
- А-н-ге-л-и-н-а! –
И под каждою буквой
Оседает и плавится
Снег.
1984


И напоследок – издавна известная песня на стихи Геннадия Серебрякова в исполнении Марии Пахоменко, которую можно скачать по ссылке:

http://sovetskiepesni.narod.ru/pahom/razg.tga


Разговоры

Автор текста (слова) - Г.Серебрякова, композитор (музыка) - Э.Ханка


Тропинка узенькая вьется
Через сугробы вдоль плетня.
Я прохожу, а у колодца
Судачат бабы про меня.

Припев:
Разговоры, разговоры,
Слово к слову тянется.
Разговоры стихнут скоро,
А любовь останется.

Вон даже мама всполошилась,
Теперь беду не отвести.
Ах, как смогла я, как решилась
Чужого парня увести?..

Ну, говорите, говорите,
Чужие люди и родня.
Во всем вините и корите
Одну меня, одну меня.

Я буду жить под солнцем ясным,
Не опуская головы,
Лишь только б ты не побоялся
Поспешной на язык молвы.



ОЛЕГ ЖДАНОВ(kirsanov99)

Опыт прочтения стихотворения В.Гандельсмана "Воскрешение матери"


Полный экран
Во вступительном слове мне хочется обратиться к автору рассматриваемого нами стихотворения со следующими словами.Дорогой Владимир Аркадьевич!Бросайте Вы эти антипоэтические североамериканские штаты и возвращайтесь домой.Вас здесь любят.И читают.По крайней мере,двое:Жданов и Пименов.А два читателя для хорошего поэта-это много.


ВЛАДИМИР ГАНДЕЛЬСМАН

ВОСКРЕШЕНИЕ МАТЕРИ

Надень пальто. Надень шарф.
Тебя продует. Закрой шкаф.
Когда придёшь. Когда придёшь.
Обещали дождь. Дождь.

Купи на обратном пути
хлеб. Хлеб. Вставай, уже без пяти.
Я что-то вкусненькое принесла.
Дотянем до второго числа.

Это на праздник. Зачем открыл.
Господи, что опять натворил.
Пошёл прочь. Пошёл прочь.
Мы с папочкой не спали всю ночь.

Как бегут дни. Дни. Застегни
верхнюю пуговицу. Они
толкают тебя на неверный путь.
Надо постричься. Грудь

вся нараспашку. Можно сойти с ума.
Что у нас – закрома?
Будь человеком. НЗ. БУ.
Не горбись. ЧП. ЦУ.

Надо в одно местечко.
Повесь на плечики.
Мне не нравится, как
ты кашляешь. Ляг. Ляг. Ляг.

Не говори при нём.
Уже без пяти. Подъём. Подъём.
Стоило покупать рояль. Рояль.
Закаляйся, как сталь.

Он меня вгонит в гроб. Гроб.
Дай-ка потрогать лоб. Лоб.
Не кури. Не губи
лёгкие. Не груби.

Не простудись. Ночью выпал
снег. Я же вижу – ты выпил.
Я же вижу – ты выпил. Сознайся. Ты
остаёшься один. Поливай цветы.

Одно из самых удивительных стихотворных творений в русской литературе.Некий образчик возвеличивания речи(звуковых колебаний) до материи духовной.Порой берёт удивление,как минималистскими приёмами автор достигает явления роскошных розовых садов и богатого филологического урожая.Это ли не то,что Н.С.Гумилёв называл "звёздным ужасом"?
Итак,заглавие.Сразу два священных слова."Воскрешение"-от древнерусского "кресало"(искра)и торжественого префикса "вос",имеющего значение подняться вверх(воспарить,восстать).Воскрешение-процесс оживления,возвращения к жизни.Таким образом,поэт,как творец текста,вырастает и до уровня Асклепия-мифилогического античного врача,владеющего искусством воскрешения людей,и до уровня библейских святых,включая Иисуса из Назарета,умеющих побеждать смерть для других.Что делать-в поэтическом тексте всегда много автора,именно потому поэзия так автопсихологична!(Кстати,обратите свой любопытствующий взор на такое говорящее имя Асклепий,состоящее из префикса-а-как отрицающей частицы и -склеп-как места погребения,-вот интереснейшая иллюстрация взаимообогащения языков!).
Второе слово в названии,которое на самом деле является определяющим,слово "матери"-здесь бесконечное поле для трактования с самых разных позиций:культурологических,бытовых, религиозных,мифологических,космических и даже технических.Следует отметить,что это слово произносится во многом одинаково почти во всех языках мира,что отражает в какой-то степени божественное происхождение слова или,по крайней мере,общее высокое отношение к теме внутри этого слова,общность высоты звуковых колебаний во славу этой теме.
Сам текст стихотворения представляет собой воскрешение речи матери(обратите внимание,воскрешение речи приравнивается к воскрешению человека,его личности).Речь передана несколько однообразно и нарочито нудно,именно так,как воспринимают речь взрослых значительно более молодые.В тексте только один вопросительный знак(причём,мы имеем дело с риторическим вопросом,здесь на самом деле идёт утверждение) и ни одного восклицательного знака,то есть речь безэмоциональна.Но,помня о смерти героини,я бы сказал внеэмоциональна.К тому же постоянные повторы способствуют внеэмоциональности.В этой передаче бытовой речи спрятаны традиционные советские символы,свойственные тому кругу,в котором жил автор.Именно так:воскрешение матери невозможно без воскрешения обстановки и атмосферы детства и юности.Хотелось бы высказать ещё одну версию относительно повторов в данном стихотворении.Повторы часто встречаются в бреду,когда человек лишён возможности контролировать свою речь.Бред же в свою очередь призван подчеркнуть пограничное состояние героини.И действительно,у нас на глазах происходит воскрешение,то есть героиня уже не мертва,но ещё и не возвращена нам.
Первая строфа:
Надень пальто. Надень шарф.
Тебя продует. Закрой шкаф.
Когда придёшь. Когда придёшь.
Обещали дождь. Дождь.
15 лексем.7 глаголов(при двух повторениях),три в повелительном наклонении-надень,надень,закрой.Повтор глагола "надень"показывает,как мать кутает своего уже самостоятельного(как ему кажется)ребёнка.Образ человека в футляре дополняет глагол "закрой",хотя он и относится к иному предмету.Мы можем догадываться,что на самом деле мальчик ещё в раннем возрасте,ибо,хоть мы и делаем ссылку на излишнюю опеку матери и её гипертрофированное материнское беспокойство, он не способен ещё самостоятельно ориентироваться в выборе гардероба в соответствии с сезоном.Повтор "когда придёшь"не имеет вопроса(эмоции)ещё и потому,что он не вопрошает,но побуждает ребёнка произнести (повторить,вспомнить)то контрольное время,до которого он обязан прийти с улицы.Очень интересен заключительный стих первой строфы:"Обещали дождь.Дождь".Советского человека почему-то всегда интересовала погода(даже если он не собирался выйти из дома,или погода в дальних странах(цивилизациях).А уличить Гидрометцентр(так прогнозирующая погоду организация именовалась раньше)в неточности было равным уличить в ошибке Господа Бога.Думаю,все те читатели,кто родился и какое-то время рос в СССР,тоже обращал внимание на такую особенность советского человека.
Замечательно и то,что по скрытому сюжету первая строфа представляет собой подготовку(сборы)матерью своего сына в д о р о г у(здесь дорога метафора жизни,жизненный путь),таким образом,мы видим начало истории,открытие сюжета текста.
Вторая строфа:
Купи на обратном пути
хлеб. Хлеб. Вставай, уже без пяти.
Я что-то вкусненькое принесла.
Дотянем до второго числа.

В этой строфе ярко представленны небогатые ценности в советский период("хлеб,хлеб"-никаких зрелищ);главенство дисциплины("вставай,уже без пяти")."Что-то вкусненькое"было большим праздником в эру дефицита,и после этого праздника приходилось голодно и невесело ("дотянем до второго числа"-в начале месяца давали зарплату за месяц прошлый).Владимир Гандельсман так потрясающе подчёркивает ожидание,предчувствие советским человеком чего-то нового(вспомним лексику прошлого:"Накануне,в предверии,на заре(какого-либо события) в строке "вставай,уже без пяти",что вспоминается другое минималистское и очень технологическое высказывание критика-классика :"Стихи-это лучшие слова в лучшем порядке".Вся строфа состоит из бытовых речевых штампов.Интересно то,что и моя мама в моём детстве говорила мне те же слова,что и мама автора в его детстве(Владимир ровесник моего отца,ровно 30 лет разницы между нашими поколениями,а речевые обороты едва ли изменились).
Первые два стиха третьей строфы продолжают и разворачивают тему продуктового дефицита в СССР.
Это на праздник.Зачем открыл.
Господи,что опять натворил.
Интересно то,что в стране,где официальной и единственной религией был признан атеизм,а все прочие религии преследовались и карались,люди никогда не забывали о Боге-это сказывается более всего в речевом поведении.Только Бог из мировоззренческих категорий перекочевал в категории лексические,устояв от антирелигиозной пропаганды в поговорках и эмоциональных междометиях(я склонен считать возглас "О,боже=О,господи!" единой эмоциональной единицей,более близкой к междометию,чем существительному).
"Пошёл прочь,пошёл прочь.
Мы с папочкой не спали всю ночь".-интереснейшие стихи,показывающие динамику событий.Юноша не ночевал дома,пытается объясниться,на что его дважды прогоняют(на самом деле интонация не отталкивающая,но призывная),и даже взывают к жалости в отношении отца("папочка не спал всю ночь").Это классический материнский трюк,который проходит в первый раз.Кроме того,это очень хорошая иллюстрация бестелефонной советской эпохи-юноша не имеет возможности позвонить родителям и предупредить их,-а также строгой семейной нравственности:неприход сына домой воспринимается как невиданная дерзость,хулиганский поступок,за который следует фиктивное изгнание с материнских глаз долой.
При всём,казалось бы,прозаическом повествовании,текст наполнен изящными деталями.Например,внутренняя рифма в первом стихе четвёртой строфы:
Как бегут дни. Дни. Застегни
верхнюю пуговицу. Они
толкают тебя на неверный путь.
Надо постричься. Грудь
Повтор "дни,дни"очень хорошо передаёт мелькание тех самых дей.Фраза "Застегни верхнюю пуговицу" говорит не только о заботе матери о здоровье сына,но и о закрытости советского человека;одежду носили по образцу военного мундира-строго застёгнутой на все пуговицы,иное-вольность.Ещё здесь слышится материнская рефлексия,засевший глубоко испуг матери перед недавним навязчивым ГУЛАГом.Близка по значению и конструкция "Надо постричься"-именно этим лозунгом преследовали всех стиляг,битников и проч.юношей,стремящихся хотя бы внешне дистанцироваться от традиционного и весьма усреднённого в эстетике внешности советского человека.Конструкция восходит по семантике к идиоме "всех стричь под одну гребёнку",то есть здесь мы наблюдаем так называемую уравниловку."Они толкают тебя на неверный путь"-также очень красноречивая фраза для иллюстрации советского обывательского мировоззрения.Во-первых,чёткое разграничение на наших и чужих(мы и они),потом чисто советская мания преследования,вера в активное влияние извне.И представление о единственно возможном и правильном пути(мировоззренческой,политической платформе),с которого "они"(враги-образ врага всегда представляли советскому человеку очень ярко и живописно,так в комнате не могло находиться двое,но всегда был НЕКТО третий)старались сбить советского человека с верного пути.Такова мировоззренческая тюрьма нашизма.
Очень интересно близкое соседство "Застегни верхнюю пуговицу" и "Грудь вся нараспашку".Мы можем делать вывод о некотором преувеличенном страхе перед малейшей вольностью,от которой "можно сойти с ума".И,как уже говорилось выше,единственное эмоциональное высказывание на весь текст "Что у нас-закрома?"на самом деле никакое не вопросительное,но отрицательное.Бедность советского человека всегда была в пользу богатства Родины(вспомните словосочетание "закрома Родины"!).Заканчивается пятая строфа призывом "Будь человеком"-своеобразный памятник канонизированному в пролетарские писатели Горькому("Человек-это звучит гордо!"),обязательным для подростка указанием"не горбись"а также такими любимыми в Стране Советов аббревиатурами.Причём аббревиатуры здесь отражают полувоенное и полулагерное существование.
Шестая строфа более детально раскрывает образ матери.
Надо в одно местечко.
Повесь на плечики.
Мне не нравится, как
ты кашляешь. Ляг. Ляг. Ляг
Первый стих строфы характеризует мать как женщину,знающую некие потаённые ходы-выходы,вынужденно пользующуюся б л а т о м."Надо в одно местечко"-великолепный образчик советского бытового наречия,эту фразу произносили с милой лисьей хитростью."Повесь на плечики"-не просто воспитание в сыне аккуратности.Здесь следует сказать об аккуратности вынужденной-бедность диктовала такую аккуратность."Мне не нравится, как/Ты кашляешь.Ляг.Ляг.Ляг"-это третье за шесть строф беспокойство матери о здоровье сына.Был ли ребёнок чересчур болезным или мать проявляла излишнее беспокойство?Думается,мы можем положительно ответить на оба эти вопроса.С одной стороны,кашель действительно есть.С другой стороны,мать находит этот кашель каким-то особенным.Троекратное же повторение повелительного глагола говорит не об обострении болезни,но несёт в себе эпическую повествовательность(протяжённость во времени).
Седьмая строфа текста содержит огромное количество информации как о семье лирического героя(от этого мы никуда не денемся,поэзия если не автобиографична,то автопсихологична),так и о советской действительности .Причём,строфа начинается со стиха,в котором виден страх матери перед той всемогущей системой подозрения и доносительства,которая сложилась в СССР,а заканчивается гимном(скрытым цитированием)героя этой страны-писателя Ник.Островского(роман "Как закалялась сталь"-героический советский эпос) .
Не говори при нём.
Уже без пяти. Подъём. Подъём.
Стоило покупать рояль. Рояль.
Закаляйся, как сталь.
Обращает на себя внимание стих "Уже без пяти.Подъём.Подъём".Очень характерное время "без пяти".Без пяти чего?А всего!Советский человек жил в предчувствии наступления новых времён,новой эры,долгожданный коммунизм вот-вот должен состояться,через пять минут должна уже грянуть мировая революция-очень много было ожиданий чего-то великого и глобального.Ещё стоит отметить дважды прозвучавшую военную команду "Подъём"-и это язык матери в общении со своим ребёнком.Здесь следует заметить,что образ матери в тексте очень часто сращивается с образом советской родины.Есть в тексте и национальные черты.В СССР был весьма популярен анекдот "Еврей-дворник!".И действительно,очень многие родители старались дать своим детям такое образование и навыки,чтобы в жизни их кусок хлеба не был бы горьким,увести от рабочей среды,где бытовой национализм доходил до предела и даже переступал через него.В том числе и из этих побуждений во многих еврейских семьях появляется "рояль"(скрипка).Наш герой,как мы понимаем из речи матери,музыкального рвения не проявляет.Причём мать не просто говорит,что рояль куплен зря,она употребляет вполне коммерческий глагол "стоило"(в значении "не стоило")-это очень важная речевая характеристика для понимания образа матери.
В осьмой строфе появляется зловещий символ гроба.Мать и этот образ легко вплетает в устойчивое словосочетание("вогнать в гроб").Возникает вопрос:кто этот "он",вгоняющий её в гроб?Отец лирического героя?Но он упоминается в тексте однажды,его роль в тексте минимальна(мы не берёмся утверждать,что именно так и было в жизни).Или сам мальчик?Думается,это не столь важно.Интереснее само построение фразы,упоминание в третьем лице,некий языковой артистизм,что свидетельствует об эстетическом раскрепощении советских людей(на смену послевоенной разрухе и ГУЛАГу приходит время трофейного кино и мода на отечественных кинодив.Мы можем констатировать появление в языке матери первых мирных нот(до этого язык героини был памятником эпохе военного коммунизма).И традиционная уже в этом тексте забота о здоровье сына("Дай-ка потрогать лоб.Лоб"),причём в одной строфе два упоминания о здоровье,так ,ниже:"Не кури,не губи лёгкие".То,что сын начал курить,свидетельствует о его выходе из детского возраста.Таким образом,мы видим чёткое движение времени в тексте-некотороя языковое(эстетическое)раскрепощение матери,взросление сына(начал курить и грубить). и т.д.Думается,грубость сына не только влияние улыцы,двора.Дети всегда применяют грубость как защиту от экспансирующего мира взрослых.А мир взрослых действительно наступал на подростковые бедные схемы,жить действительно становилось лучше и веселее(как говаривал вождь народов),-мы это видим в последней строфе.
Не простудись. Ночью выпал
снег. Я же вижу – ты выпил.
Я же вижу – ты выпил. Сознайся. Ты
остаёшься один. Поливай цветы.
Традиционное уже беспокойство о здравии сына,но наказ как-будто устремлён в будущее."Ночью выпал/ снег"-это не просто наступление нового времени года,но предощущение смены возраста и матери(из физического в метафизический?),и сына(если в восьмой строфе он ещё(уже)курит,то в девятой выпил спиртного-налицо развитие сюжета).Обращает на себя внимание совершенно старческое повторение "я же вижу ты выпил,я же вижу,ты выпил",мы вполне можем допустить факт увлечения сына алкоголем(повторяемость действия)."Ты остаёшься один"-читается не только как уход мамы из жизни,но и как некое путешествие(советские люди массово начали ездить на курорт).Вот эта двойственность прочтения особо пронзительна,когда вдруг совмещаются смерть и удовольствие(поездка к морю)."Поливай цветы" также обладает двойственным семантическим звучанием.Кроме прямого значения ухода за цветами(кстати,трудно представить наличие цветов в бедном доме в первых строфах;цветы появляются ближе к финалу,когда облагораживается быт-вместе с артистическими интонациями из кинематографа),здесь ещё явно читается вольтеровское "Каждый должен возделывать свой сад"("Кандид"),герой наш скромен,ему доверяют лишь "поливать цветы"-ссылка на дискуссию о потерянном поколении.
Вот такой текст.В определённом смысле-гипертекст.Как сказал один очень хороший критик,"современный поэтический текст-это памятник текстам прошлого".В этом стихотворении Владимира Гандельсмана памятники множественны и прекрасны.Прежде всего,это памятник бытовому языку советской эпохи,языковому поведению матери в отношении сына.Образ матери стал основополагающим мотивом создания текста,именно языковая шаманская работа по воскрешению матери дала нам возможность встретиться и восхититься,потому образ матери-ещё один памятник в этом тексте.Также мы можем говорить об упоминании в тексте нарождающегося поколения еврейских поэтов(как пошутил один из представителей того поколения "мы стали поэтами,потому что не стали музыкантами"),к которому принадлежит и автор сего стихотворения.И,конечно же,из текста на нас надвигается утраченная всеми нами Атлантида-великий и ужасный,могучий, безжалостный и любимый Советский Союз.