Внутренняя пустота, обнаженная внешним блеском – обманчивый запах весны. Выжидающий холод скучных скамеек, грязный снег на подошвах скверов – моя вера, перелётная птица, ещё сильнее своим отчаяньем. А счастье – это, когда ты понимаешь, что ты – счастлив; счастье – в час по чайной ложке – слишком много для настоящей любви, ведь наслаждение – другая боль; и я пью нектар одиночества с вешнего лепестка свечи – бальзам забальзамированной философии жизни, где в смерти желания - жизнь жалует новый плод наслаждения, для подпитки новорожденной жажды, во имя страдания. А по обочинам, ещё, кажется, дышит траурный цвет прошлогодней травы – тоже была любовь – про себя, сыграю ей Баха, на память, по памяти античных проветренных мхов и лишайников с запавших погостов. Глоток горячего кофе, табачная аура, кошка в ногах – вполне неплохо – играет Бах… Вечный ветер, вечер метит, плетью – бесполезная трата мысли – надо меньше писать, чтобы было, чего умолчать, стиснуть тьмою душевной, оставить себе – в наказание... Следом бесследно восходит ненависть ночи, о здание иносказаний дождём разбивается сердце, провожаю северное черноокое облако, проваливаясь в неподъемную лёгкость сна (есть ли сны после смерти?) И под утро, когда надлежит опаздывать, где опоздание, как признание ненадёжности времени, под утренний побелочный смог, я смогу рассказать себе, что-то большее, чем есть просто надежда и вера, под утро, когда опалятся первые розы в букете апрельского солнца, и обманчивый запах весны переполнит чашу терпения.
|