Я нашёл на пустыре брошенное, позабытое богом стихотворение, изъеденное белой пылью и молью безмолвного февральского одиночества, еле дышащее тонкой слезой не прочтения; я взял дымящуюся крупицу его ветхих, пожелтевших слов, пропустил через, заточенное об ночь, внимание сердца, и оно распустилось, выдохнуло кувшинкой зимнего солнцестояния на ладонях хрустального льда, словно свеча в храме – живое пламя, облачающееся в сосуд человеческой плоти. Вот оно – я услышал аромат полночных змеиных трав, увидел музыку, звенящую серебристой росой, почувствовал прикосновение гремящей зари на угольных кончиках ресниц, и краску остывающей первозданной земли у источника всех поэм.
|