А звёзды капают сурьмой, под молибденовой луной, в кристальный кварц реки.
На эбонитовых ветвях клубится цинковый туман; экслибрис следа моего сокрыло в брильянтин ночного света.
У акватории ночной, как арабеска – знак бемоль в глазури глаз печальных.
Тахикардия ветра, в даль, слова несёт, дыханья шаль на пульсе цефеид.
Ночь хризантемой расцвела, как grazioso, как мила дриад игра, и болеро травы в ногах усталых.
Я ликтор тени, я схоласт дорог из яшмы, свистопляс безбрежных аберраций. Здесь первых снов девятый вал, здесь храм цикуты, звон зеркал надтреснутого сердца вечной ночи.
Здесь взгляд медузы и муссон дрожащих снов, зеркальный звон глиссандо лунного, стеклом абсцесс луны, сама луна, совиных перьев росчерк.
За горизонт бросая взор, цепляясь, цепенея тьмой, зари восточной светляки крошат искристый цедр.
А звёзды капают сурьмой под вельзевуловой луной, в лимфаузлы реки, в юдоль, где смолянистою канвой ветвей прохлада реет.
|