В прожилках старого клёна, обнажённым нервом любви, колышется осень, таращится в небо, вращаясь глазным яблоком забродившего солнца; подошвы глотают лимонную пыль; движения, словно метафоры беспричальности на костылях золотого ветра; изрезанная кора увековечивает подростковую лирику; корона ветвей венчает на царство прощальную песню багровых костров уходящего дня. Осень – её полночное ложе, её сердце, её дыхание – растопленный лёд призрачных родников; с шёлковых лепестков её губ, с белоснежных лилий рук на дождливой груди, с огненно-рыжих волос листопада льётся неисцелимая ласка. Медные струны вечера тревожит бархатный смог догорающих листьев; рдеет винный дымок аллей; фрагментарная вязь пролетающих окон выстраивается в тонкую паутинку тихого света. Стоп-кадр слепоты на виселице промокших ставней; анимация стен, одушевлённых сдавленной грудью осыпающегося пространства; зародыш золы, свернувшейся бабочкой в тёмном углу; погасшие перекрёстки, вязнущие в сетях засыпающих проводов – всё это, душа, крадущаяся на мягких подушечках ночи к пейзажному бездыханию в прожилках старого клёна – всё это, воскреснувшее отчаянье, впадинкой вдохновения на треснутом мраморе античного созерцания.
|