Моей бабушке, Масбихе Селимовне Шамсутдиновой
Золотая Орда и донская степная весёлость В мою душу запали тяжёлым и сытным зерном. Где могилы мои, где черта, под которой осёдлость, И в какой стороне настоящий бревенчатый дом.
Дождевые ручьи намывают у хаты ракитку, На донском солнцепёке лениво лежат кавуны, Вятский прадед Петро в небытье колыхал мою зыбку, Растворяясь бесследно в горниле Великой Войны.
А мой прадед Селим, подарил за меня кобылицу, Чтоб женой его стала святая башкирка Айну. Чтобы холить её, ублажать как глазастую птицу, А пришлось накормить своим мясом Ворону-войну.
Сирота, вот какая у бабки моей национальность, Деревенский детдом, хлеб из липы, салат из травы, Никому не нужны: ни талант, ни её музыкальность, Дети ищут картошку среди полусгнившей ботвы.
Масбиха, моя бабка звалась незатейливо –Маша, Переводчица с русского в диком башкирском селе, Даже поле ромашек, ей виделось манною кашей, И от голода снились тарелки бараньих котлет.
Язычок словно бритва срезал деревенских нахалов, Здесь никто не подарит охапки тургеневских роз, Нормировщица, рубщик – призёр лесосплавов, Получила на выбор Педи-Вари-Тубер- кулёз.
Трёх детей родила, и чахотка её не скосила, Штукатурила, мыла, стирала соседкам бельё, С прибауткой жила, в ней скрывалась певучая сила, Первой внучке – Марине дарила уменье своё.
На добро отвечать широтою души, до отказа, Поделиться последним, за слабого голос подать, Не бояться молвы и худого поклёпа и сглаза, Беспокойную душу с рассветом пускать полетать.
А потом возвращаться в такое обычное тело, Снова нянчить и мыть, между делом молитву творить, Не проснулась однажды, как птица в зенит отлетела, Чтобы правнучке Вареньке душу и мир уступить.
Пусть и в ней прорастёт вся казацко-степная порода, Милосердие бабушки, дедова тяга к вину, Виноградник подвяжем и вновь нарожаем народа, Только горько и страшно, а вдруг уходить на Войну?
12 СЕНТЯБРЯ 2012
|