Губами касаюсь прохлады,
осевшей на стынущий лоб.
«Любимая, слушай, не надо!
Тебя умоляю я, чтоб
ещё хоть немножко сумела…»

Слова не умею связать.

Открыла глаза. Онемело
пытаешься что-то сказать.

Я, руки твои разминая,
что мёртво плетями лежат,
хочу, чтоб ожили. «Родная,
нас режет судьба без ножа.
Но надо сверх сил постараться
и хоть проползти через брод,
в столетье другое пробраться,
не портить родным Новый год».

Я тру твои плечи, запястья,
молю: «Дорогая, держись!»

О! Это великое счастье! –
в тебе ощутить снова жизнь,
увидеть, пусть блеклый румянец,
движение мертвенных губ.
В душе моей радостный танец,
от счастья по-детски я глуп.

*
Сегодня, уже с расстояния
от этих кашмарнейших дней,
от жути того состояния,
от боли, что нету сильней,
я думаю о правомочности
того, что тогда совершил,
и верю, и знаю, чтоб в точности
сейчас бы опять поступил.