Лакаю грязный дождь беспечной пустотой
от черепков своих стихов и мыслей;
треск стен рисую и ползу немой змеёй
колючей проволоки по земле. На искры
залётных пуль, разинув рваный рот,
реакция – со скорбью ветхой тени.
Я знаю точно, знаю наперёд –
любовь – вне времени, как ненависть – на время.
Вот упадёт сердечко на ветру,
что жухлый лист, в промокшую бумагу,
а там, проснёшься – солнце поутру,
а там, споёшь – всего-то лишь и надо.

Но милой скорби тонкая вуаль
сплетаясь с шеей, давит нежной сбруей.
Я буду ждать, и мне, уже, не жаль,
не жаль, что полюбил я не иную.
Её глаза, очаг её притворств,
её надежды, грань слепого края,
я буду пить, тянуть, и драть за хвост,
пока не скажет сердце – как родная.
И эти пули проглочу с лихвой,
руины стен окрашу в иней света,
в котором будут петь за упокой
все черти, мне прописанные кем-то.

Лакаю грязный дождь, полуденный свинец,
желанье не проснуться – очень близко,
и милой скорби праведный венец
сидит подборкою на острие карниза.
Душа горит в таблетках и вине,
душа строки, окутанная дрожью,
которую совьёт, с улыбкой, мне,
нагая, от дыханья с жаждой, кожа.
Когда надежда ставит на любовь,
как не хватает заусенца взгляда,
что упадёт сердечком в сонный ров
прокуренной землянки – и не надо.

Надменность лиц, их грубый слух и слог,
надменность неба, пьяного печалью,
я оберну в залог, простой залог,
в залог простить – сказать – прощай – скучаю;
прощай и здравствуй, здравствуй и прощай,
понятия бессмысленны и тленны,
и если здравствуй – позови на чай;
но, а прощай – режь на здоровье вены.

Лакаю грязный дождь, ласкаю грязный снег,
глазами, переполненными ветром,
молчу запоем, словно туч ковчег,
как злая ночь, усыпанная пеплом.
Терплю, молю, но жертва слов – глупа,
и откровения озябли в тусклых свитках
попутных окон, где едва-едва,
больную душу отличишь от блика.

Незримый труд, сходящий за порок,
далёкий от продажного забвенья –
ввек одинок, как в поле одинок,
и многозначен, будто сновиденье.
Он ненадёжен, словно плоти тля,
стоически упорен в безнадёге;
его надрыва ждут те, кто и дня
не проживёт в агонии дороги,
в агонии тончайших стройных сил,
что преклоняются порогам рек кипящих,
где смерть тонка, а жизни вязок ил,
и преисподняя не завтра, в настоящем.