Григорьеву Евгению Николаевичу,
ветерану Великой Отечественной войны

Пальцы касаются клавиш тихонько,
Ищут конкретный единственный тон,
Робкими звуками, в тембре незвонком
Мягко рождает мелодию он.

Магия музыки – мощная сила –
После войны в плен взяла целиком:
Так загорелся! Купил пианино,
Сам научился играть, слухачом!

Ноты не знает – и пусть их, не надо!
Слух абсолютный и не подведет.
Все у него получается ладно,
Словно по тропке знакомой идет.

Лет шестьдесят заодно с инструментом;
День неудачен, когда не играл.
В госпиталь он, не теряя момента,
Время занять синтезатор свой брал.

Вся хирургия стекалась в палату
На одноактный его бенефис.
"Спой нам! – просили былые солдаты, -
"Темную ночь" да "Казачью" на бис!"

Сами негромко под нос подпевают;
Что-то уже… защипало в глазах…
Лучше мгновения здесь не бывает –
Братство военное прочно в корнях!

Как-то у них (Он домой собирался:
Все упаковано, выписку ждет)
Новый, в бинтах весь, больной оказался;
Плохо ему; свежий шов, видно, жжет.

Явно терпеть мужику надоело.
"Что это, брат, - говорит, - у тебя?
Музыка? Здорово! Нужное дело!
Ты бы не мог поиграть для меня?"

Как отказать? Сам таким же когда-то
Койку продавливал, стоны глуша…
Эх! Вон чехол - и встряхнулась палата
Мощной игрой! – Глядь, сестрички спешат:

Шумно, мол, очень, ругаются свыше…
Но ветеранам запреты все – бред!
Главное – тот, что просил, его слышал
И улыбался сквозь слезы в ответ…

И для меня пианист-самоучка
Песни пропел, приглашая в дуэт.
Долго тянулся во мне неотлучный
Нежной мелодии памятный след…

Тонкие пальцы уже узловаты,
Слабые, им не под силу струна,
А ведь играл на гитаре когда-то
И балалайка его недурна;

На мандолине красиво, бывало,
Тремоло сложное изображал,
Мама с гитарой его дополняла,
В трио семейном отец запевал…

Годы назад не отбросить. Давненько
Струны в руках у него не звучат,
Но пианино глубокое пенье
Радует всех: и детей, и внучат.

Пальцы ложатся на клавиши… Быстро
Перебегают по ним вверх и вниз.
Он – музыкант! И пускай не маэстро –
Великолепен природы каприз!