Утро. Сильный и очень влажный ветер с юга.
Кажется – за холмом море, и чувство как в детстве
При прыжке в омут – смесь куража и испуга,
Где и трепещет любовь к этой жизни в подтексте.
Но самосохранение вялого тела
Перерастает в привычку чистить с утра зубы,
Слушать прогноз, говорить, что всё надоело,
Заниматься любовью, менять плащи на шубы,
И при том ощущать боль какой-то потери.
Будто вернулся домой, едва рассвет забрезжил,
Но замки уж не те, и табличка на двери
Утверждает латунно, что ты вовсе здесь нежил.
Жизнь обрастает упущенным, словно судно
Обрастает ржавчиной и чешуёй ракушек.
От того и тоска, и ненужность подспудно
Рождает хобби палить по воробьям из пушек.
Приятно думать, что Судьба это индейка,
Что в руках карабин, и ты лучший друг апачей,
И что ствол заряжен безотказной копейкой,
Или, как говорят иные, крупной удачей.
Но иллюзии горят как вражьи флаги,
Подтверждая, что истина у Бога, и то что
Правда, не более чем лист цветной бумаги,
Где с одной стороны – догмы, с другой – бабья почта.
Южный ветер. ( Неподвижны лишь тень забора,
Хитин крыши, огромная скворешня сортира)
Флюгер бьется, словно под ним топор Негоро,
Да и сам ты - будто в поисках ориентира.
Совершая обратный маршрут эволюций
Улица, чирикая, превращается плавно
В поле, с его тропой не уверенной и куцей,
Как взгляд вспоминающего напрасно о главном.
Далёкая железнодорожная нота
Едва слышна, словно стук в соседнее жилище,
Где гламурное и кинозвёздное фото
Делает чахлый интерьер особенно нищим.
Дельная диктовка колёс и звук сигнала
Преобразует привычный простор в перспективу,
Что обещает многоголосье вокзала,
И шанс поменять берёзовый прут на оливу.
Глядя сквозь знак бесконечности, не мигая,
Словно в мощный бинокль, взятый у Бога в аренду,
Ты наводишь чёткость, наивно полагая
Что сможешь узреть нечто, окромя сэкэнд-хэнда
Мятых мыслей, гербария детского счастья,
Незамысловатого, вроде русского поля,
И память становится похожа отчасти
На особую разновидность фантомной боли…