ЭПИГРАФ:

«Не слушай сплетен о другом.
Чурайся старых своден.
Ни в чем не меряйся с врагом,
Его пример не годен.

Чем громче о тебе галдеж,
Тем умолкай надменней.
Не довершай чужую ложь
Позором объяснений.

Ни с кем соперничества нет.
У нас не поединок.
Полмиру затмевает свет
Несметный вихрь песчинок.»

(Борис Пастернак)

***
ОСИП И НАДЕЖДА МАНДЕЛЬШТАМ

Он

Приговорен от рождения воздух с волной воспевать.
Где его кости белеют, скажи мне, Родина- мать?

Пропал на одной шестой, ушел, не оставив прах.
Звался он Мандельштамом, за совесть жил-- не за страх.

Жил он страны не чуя. Cудьба раскинула карты:
Погиб он в дальней дороге, Поэт великий—каторжник.

Век- волкодав продолжается в двадцать первом—остановись!
Перестань измываться над нами, молись и Богу винись!


Она

В каждой клеточке боль засела
И долбит, как дятел сосну.
Чем я Бога прогневить сумела,
Что наслал на меня чуму?

Не заметив, что кончилось лето,
Книгу жизни я снова открою,
И прочту, и вспыхнет Надежда
Мандельштам-- я жена изгоя.

***
СНЫ О МАРИНЕ

„Касаемся друг друга. Чем? Крылами.
Издалека ведём своё родство.
Поэт один. И тот, кто нёс его,
Встречается с несущим временами.“

(Райнер Мария Рильке -- Марине Цветаевой)

Двадцатый в одночасье умер век,--
Когда ты умерла, а я не родилась.
Рябины куст-- он твой навек,
Он вечная меж нами связь.

***
Огонь кудрей и серебро браслетов,
Кусок верёвки забрала с собой.
И день, и ночь грустит об этом
Товарищ твой-- морской прибой.

***
Могилы нет, и внуков, и детей.
Спасибо, что хоть строчки пожалели!
Двадцатый век-- мучитель без затей--
От всей семьи лишь строчки уцелели.

***
Певец земли святой, родной--
Ты журавлём летишь под небесами,
И, как ни близок шар земной,
Не прикоснёшься ты к нему ногами.

***
ОГОНЬ И МИГ (МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ)

Я-- не „да“, я—„нет“,
Не любовь, не жизнь.
Я-- не мать-- поэт
На великой тризне.

Я-- не белый конь,
Я-- не красный конь,
Человекоконь--
На коне в огонь.

Где закат пылал,
Где рябины куст,--
Всадник проскакал,
Стих из уст.

Жизнь моя—навек,
Смерть моя-- на миг.

***
ПОДРАЖАНИЕ АННЕ АХМАТОВОЙ.

Мне не дождаться лёгкости проклятой--
Вокруг меня больничные палаты.
Была навек закрыта Божьим звонам--
Пыталась миру навязать законы.
Ну, а теперь дорога в никуда,
Но нет ни капли рабского стыда.
Далёкий голос тихий, милый,
Как будто, нет намёка на могилу,
Как будто, не настанут холода,
Как будто бы, не время для суда.

***
ОДНОФАМИЛЬЦЫ.

Бродский и Хлебников—братья,
Недаром хлеб-- всему голова.
Я вижу их рукопожатье,
Книги стихов раскрыв едва.

Вечно скитались без быта и крова,
И, кроме крови, у них только слово.
Оба похожи на раненых насекомых,
С прозою жизни мало знакомых.

„Крылышкуя золотописьмом жил“,
Хлебников стрекозою жил,
Бродский, летняя бабочка зимой,--
Лёгкая преграда между ними и мной.

Сломаны крылья, но фасеточный глаз открыт.
Певец и дитя—талант, как факел, горит.

***
КАФКА И МЫ

„Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью.“
Наши прадеды и деды,
В Гулаге и на войне ставшие пылью,
Радовались, как дети, победе.
***
Мы-- дети Оруэлла, внуки Кафки,
Великолепно слеплены из того, что было,
Избежавшие Афганистана удавки.
Главное, чтобы мы хоть что-то любили.
***
Хватит нам быть рабами,
Смотреть в рот всякому дерьму.
Звёздное небо над нами,
И нравственный императив-- слава ему!