На окраинах где-то звучит канонада. Двор похожий на узкую яму колодца. В стенах, эхо подстреленной птицею бьётся, Повторяя тревожно: «Блокада, блокада»… Город славный, красивый - войною загублен. Под горою тряпья, на кровати железной, Тень ребёнка – девчушки почти бестелесной. Стул последний, ещё на дрова не изрублен, Сиротливо стоит, прислонившись к кровати. А на стуле – помятая старая кружка, Рядом с кружкою – чёрствая хлеба краюшка. Дотянуться, наверное, сил уж не хватит. Смотрит девочка вдаль сквозь промёрзшие стены. Где-то там её папа с фашистами бьётся. Он их всех победит, он с победой вернётся И с подарком для дочки, для девочки Лены. Ветер носит по городу страшные слухи: Папу осенью немцы в плену расстреляли. Только Лене о том ничего не сказали. Дотянуться б рукою до чёрной краюхи. Жалко нету бабуси: она заболела, Мама утром на санки её положила, Мама молча в больницу её потащила. Жалко нету бабуси - она бы согрела. Ничего, ничего, скоро мама вернётся И расскажет, что бабушке легче в больнице. Над домами – железные чёрные птицы, Вой сирены с простуженным ветром сольётся... В драной шубке, в поношенной шапке-ушанке, Труп холодный по городу женщина тянет. Кроме Лены, она никого не обманет, Не один точно также тащил в город санки. Не вернётся бабуля домой из больницы. Лене скажут, когда-нибудь, правду, конечно. Разбегаются люди в тревоге, поспешно – Распластались над улицей страшные птицы. Вой сирены под взрывами бомб захлебнётся... В драной шубке, в поношенной шапке-ушанке, На коленях в снегу, опираясь на санки, Истерически женщина в небо смеётся... Смолкнут взрывы и гул, птицы прочь унесутся. Люди выползут в мёрзлые улиц тоннели И,в изъеденной взрывами мертвенной бели, Молчаливо, зловеще в кружок соберутся. Кто-то скажет: «Гляди-ка, как будто уснула. Вон, чему-то во сне улыбается даже». Шапка наземь скатилась и к страшной поклаже Бездыханная женщина нежно прильнула. Словно спит: улыбается в ворот шубейки, Будто что-то хорошее вправду ей снится. Русый волос с сединкой по снегу струится... Лишь под прядью засохли кровавые змейки... На окраинах смолкла давно канонада. В старом доме старушка всё смотрит сквозь стены. В ней лишь память от выжившей девочки Лены. Память бьётся в висках страшным словом – блокада.
|