Утренний ветер – ревнив, и корёжит зонты,
в хмурые лица прохожих плюётся нахально.
Прыгнул на ржавый карниз и нацелил хлысты
майского ливня в окно ошарашенной спальни.
Анне не спится. Ей слышится хохот и плач,
чьи-то шаги и железо по камню – штрихами,
словно топор волочи́т хромоногий палач.
Остановился и прошелестел сквозняками
в скважину: А-а-нна… Она босиком в коридор.
Там никого, только эхо гудит монотонно.
Пахнет цветами. На кухне сияет фарфор.
Сквозь занавеску фиалки прищурились сонно,
но подозрительно… От поворота ключа
стены белее и тоньше, а ногти острее.
Входит Хозяин, и кожа его горяча.
Пахнет вином, даже поступь его тяжелее.
Как полубог, он бывает сутул и рогат,
и как вулкан, возмущённые искры роняет.
– Анна! – к себе притянул, разрывая халат,
Анна как статуя, Анна нарочно немая.
С шёлковым треском ощупал и, шумно вдохнув,
мокрыми пальцами водит по мрамору шеи:
– Чувствуешь голод? {Разинул малиновый клюв –
в мягком гнезде ненасытный птенец орхидеи}.
Кто твой садовник? Мне кажется, в этом саду
есть привидение голого с лейкой, не так ли?
Анна!! – в короткой погоне хрипит как в бреду,
стулья сшибает, и вены свинцово набрякли.
Дарит пионы пощёчин и розы ремня,
{Этот букет отличается магией звука}.
Скоро он снова уедет, уже не браня.
Как долгожданны аккорды двукратного стука:
Ан-на. {Волнуется, и оттого хороша.
И отцвела уж давно незабудка под бровью}.
Входит Садовник, коронами лилий шурша.
Пахнет весной и конечно любовью, любовью.