В семь лет подружился с чёрным котом,
кот голову прятал от страха в сапожки,
не сказано в книжке было о том,
что били котёнка две рыжие кошки.

Сидел с Монте-Кристо в десять в тюрьме,
граф стенку ночами дырявил руками,
имея о тюрьмах своё резюме,
я тоже царапал, скажу между нами.

В шестнадцать проснулись страсть и азарт, -
в душе удавилась старуха монашка,
но мне помешал месье Бонапарт, -
с гусаром к цыганам сбежала Наташка.

О сладких грехах лет в двадцать узнал
и мог получить четвертак по закону,
попасть на сибирский лесоповал,
но струсил - Лолиту и пальцем не тронул.

Под тридцать, не помню точно когда,
по Зигмунду Фрейду всё было бездонно.
Сестёр возжелал меж строк, господа,
троих и в стакане одном беспардонно.

Здесь взять перерыв у слов захотел,
и, как говориться, средь шумного бала
без лиры и музы с грелкой в постель,
но жизнь передышку душе не давала.

И вот добежал, когда впереди
осталось лет меньше, чем девушек сзади.
Ой нет, извините, чем позади,
простите мне костный вы господа ради.

Глагольной рифмОй давно не грешу,
рублю, не жалея здоровья, с плеча и
я чувства и мысли в смыслы ряжу,
в которых прозаики плохо кончают.

Читая, порой, чужие стихи,
слагаю в ответ, чтоб убить, но не больно,
строка за строкой тома чепухи
печальных и грустных, весёлых, прикольных.