Унылый день отхмурился под вечер,
багрово улыбнувшись горизонтом,
мазнув по тёмным окнам позолотой,
зажёг лампады тысячами свечек.
Сгустилась тьма под бархатной завесой,
как-будто небо сблизило ресницы,
Мерцали блёстки гаснущей зарницы
в разрывах туч, во мраке поднебесном.

По городу, глубоким сном объятом,
Пронёсся ветер, словно горький выдох,
вспугнул листву и длинноперстно «выдал»
по крышам осторожное стаккато.

За шелестом и стуком неуслышан
ввалился, не спеша, походкой валкой
Огромный зверь.
По улицам и паркам
протискивался... ближе, ближе, ближе...
Тот, кто проснулся и в окошко глянул,
разбуженный и движимый тревогой,
увидел мутную жемчужность бока
(как сквозь стакан, наполненный сметаной).

Ещё холодным блеском небо стыло,
А звёзды, побледнев, на нет сходили,
рассеялись по травам нежной пылью.
Предвестником грядущего светила
неяркий свет окрестности окрасил.
Тогда дремучий зверь вскочил, волнуясь,
цепляясь шерстью за уступы улиц,
поплёлся неохотно восвояси,

Сонливость смыта в шуме водосточном,
развеяна в небесной полусфере.
Лишь в парках, в подвесных силках деревьев,
застряли шерсти выдранные клочья.