(переложение былины «Василий Игнатьевич и Батыга»,
записанной А.Ф. Гильфердингом в 1871 году)

А утром услышали туры, гулявшие в поле
Как будто бы голос, звучащий печально в неволе,
Как будто сквозь стены пройдя с затухающим стоном,
В златых куполах отражался тревожащим звоном:
То жёно рыдала ли над упокоенным мужем,
То Город рыдал ли суровою вестью разбужен...
А солнце садилось под гулким призывом набата

А утром вставало под гиканье тьмы Супостата.
Волной накатилось на Город враждебное племя -
Побить-разорить, изничтожить и жёны и семя.
Но медлил лихой Супостат, удивляясь немея -
Такой видел ль Город, когда-где пожары он сеял!
И он посылает до Князя гонца-скорохода:
«Пусть выставит нам поединщика он от народа,
Ай коли не выставит Князь поединщика вскоре,
Мы Город разрушим и будет великое горе!»
Печалится Князь. По грехам видно зло накатило,
Разъехалась-де от него молодецкая сила :
Илюша гуляет себе вдоль по чистому полю,
Добрыня пытает в торгах коробейника долю,
Алёша с подьячими правит дела в Новограде,
Один лишь Васильюшко в гридне в похмельном обряде.
Узнал-распознал тут Васильюшко княжнино горе,
Недобрый огонь засверкал в затуманенном взоре.
Он скоро взошел на высокую башню стрельную,
И в лук наложил да одну то стрелу каленую,
Направил стрелу на высокий шатёр Супостата,
И вмиг загудела окрест тетива туговата.
Беду принесла Супостату стрела каленая,
Три головы враз положила пощады не зная:
Во-первых то, буйную голову сына родного,
Во-других то, буйную голову зятя одного,
Во-третьих то, голову хитровыдумчего дьяка.
Ай вот так Васильюшко - первый в пиру то гуляка!
И Князю кричит Супостат: «Ах, ты пёс то седатый,
Ай скоро пришли ка ты мне, кто там есть виноватый,
Ай коли не выдашь ты кто виновным там будет
Великая сила на Город тут разом пребудет
И всё я разрушу, и род твой я прахом развею,
Слезами кровавыми землю надолго засею».
Тем временем в гриднице Князь наблюдает картину:
Уперся Васильюшко носом в пустую братину.
И молодцу так говорит опечаленный княже:
«Не ты ли стрелою сразил три головушки вражьи?
Придется тебе дать ответ на суде Супостата,
Не то нам погибели ждать от лихого булата"
«Ох выслушай, Княже, меня о не счастливой доле:
Поднять-приподнять головы от братины не волен,
Болит и трещит то головушка сильно с похмелья,
А ножки и ручки дрожат от хмельного то зелья.
Подай-тко мне, Княже, медов опохмельных по мере,
Да мерой такою, что б было по Спасовой вере».
Подали Васильюшке в руку по мере братину,
Ай выпил Васильюшко меру то духом единым,
Да й стал то по гриднице молодец хаживать чинно,
Не стало в головушке более грусти-кручины.
«Коня б мне теперь из конюшенки да княженецкой,
Уж я покуражился б силушкой да молодецкой,
Уж я намахался бы сабелькой вострою вволю,
Уж я покрушил бы всю нечисть вражиную в поле».
И выехал тут-то Васильюшко в стан Супостата,
И речью повинною каялся он луковато:
«А ты уж прости то меня во вины непомерной,
А я искуплю то вину тебе службою верной.
А я помогу тебе Город сравнять со землёю,
А дай только силы ты сорок да тысящ со мною.
Я знаю врота, что заложены-заперты худо,
Мы там и пройдём, а под вечер и Город погубим».
Ай как Супостата наш молодец то обнадёжил,
Что все то дела свои как бы и враз он отложил,
Давал он васильюшке силы числом как он просит,
А он уж потешился вволю как встарь на покосе,
Уж так раззудилось плечо то его молодое -
Забил-пригубил он во полюшке племя лихое.
Вернулся назад да и кается: «Эка дасада,
Прости ты меня. Поджидала нас в поле засада,
И все положила головушки в землю сырую,
Да и не оставила мне то да уж не одную.
Ты дай ко мне вдругорядь силы теперь то поболе,
Уж я разнесу все засадушки в чистыя поле».
Опять Супостата наш молодец то обнадёжил,
Опять Супостат от печальныя думы то ожил,
Давал он Васильюшке силы числом как он просит,
А он уж потешился вволю как встарь на покосе,
Уж так раззудилось плечо то его молодое -
Забил-пригубил он во полюшке племя лихое.
Да вскоре назад наш Васильюшко то возвращался,
И больше в вины своей молодец да не прощался.
Ай стал он гулять да погуливать вволю по стану
«Уж я Супостата да вострою саблей достану».
И улица враз где он рученькой белой махает,
И враз переулочек ноженькой где он пихает,
А конь то его вдвое - втрое по силе хлопочет,
Копытами вражию нечесть без устали топчет.
Ай как Супостат да Васильюшки то испугался,
Ай как Супостат на Васильшко то да ругался:
«Уж коли у Города сила такая взялася,
Ни сын мой ни внук мой сюда никогда не вертайся».
И так оставался на время нетронутым Город,
И так им гордятся кто старый кто жёно кто молод.