Поздравьте имярека на краю –
над пропастью – у самого обрыва –
за гиблое отсутствие в строю!
Поздравьте, ибо ваша перспектива
не столь мрачна, чтоб линия судьбы
оборвалась внезапным приземленьем:
под солнышком лоснятся наши лбы,
увитые спокойствием оленьим.

Того, кто не придёт на пироги,
не наследит подошвами в прихожей,
укроют одеялами пурги
и – явственно – забвения рогожей –
крещенские, узнавшие в чертах
погибшего – соратника и друга:
он мир встречал с прохладою в очах,
в душе его витийствовала вьюга…

Теперь покой. Забвенье под рукой…
Пересекаем рыночную площадь:
нам снова человеческой рекой
впадать в зигзаги улиц и наощупь
помягче в бакалеях выбирать
хлеба себе, хиреть, не принимая
снегов во мгле воинственную рать,
и – во главе их – мертвого Мамая.

Зачем тогда приходят мертвецы
во снах ко мне? – нет сказочней кошмара:
начала в нём походят на концы,
что сам горазд падение Икара
я повторить, чтоб в эти не смотреть
глазницы (что у Босха – непреложны!) –
то жадно мозг рассматривает смерть
со всех сторон, которые возможны.

«Спит женщина с ребёнком на руках.
Ребёнок спит. Снега блестят повсюду.
Сколь крепок сон. Сколь снежно на венках.
Спят воины. Спят, славившие Будду.
Что сон? Что Явь? Иллюзия милей.
Ввожу в безмолвье собственную тень я.
На кладбище погибших кораблей
блуждают флибустьеры-привиденья.

Вот – ты, вчера любившая зарю,
а нынче затерявшаяся в склепе,
тебе я не цепочку подарю,
но брошенные якорные цепи:
ты больше не похожа на… прости…
К кому я обратился, а? Вот чушь-то:
тому, что рассыпается в горсти
внимание заботливое чуждо.

Как скоро мы увидимся? Тропа
ничем не озаряется во мраке.
Понятно здесь, насколько смерть слепа.
Кто ж пред тобой? Цари или бродяги?
Кто пред тобой, настолько нынче наг,
что предложить горазд ему газету?
Вергилий? Или Квинт Гораций Флакк?
Кто разрешил проникнуть в область эту?»

Рассвет в окне. Врываются лучи
в удобренные спящими лачуги.
Вновь из-под кранов первые ключи
бегут, звуча, как звонкие пичуги.
Сосед с утра зовет на пироги.
Христом жильцам зачем-то раздает их…
Но – нет! – кричу: по-прежнему мозги
меня влекут взглянуть на Царство Мёртвых.

Я знаю, там находится ответ
на все – давно – возникшие вопросы:
что манит нас отвергнуть яркий свет;
зачем в дыму последней папиросы
над пропастью решился имярек
найти себе убежище во мраке,
и ринулся к забвению, а не к
простому вольнодумству на бумаге?

Оттуда не приходит телеграмм,
записок с объяснениями, писем.
От истин, постигающихся там,
мы здесь определенно не зависим.
Возможно всё. Весна не за горой!
Тут можно жить, пусть даже и безбожно,
и нужно жить, пусть кажется порой,
что это невозможно. Невозможно.