Другу Борису.

Строчу о войнах иудейских стих,
чернила плавит пылкий выдох лета.
Араб по-русски (замер и затих)
в прицел читает с крыши минарета.

Винтовку наведу, чтоб попугать,
прицелюсь в небо, только ради вида.
Кричит мишень мне с крыши: “Твою мать!”,
грозится перерезать горло гнида.

Крещён прицелом на чужой войне,
где лето шпарило в начале мая,
там пулю тоже обещали мне,
за русского солдата принимая.

С тех пор крест вкопан посреди груди,
его не раз свалить пыталась пуля.
Здесь снега нет, зато идут дожди
и лето от июля до июля.

И за плечами не калаш родной,
как это было в восемнадцать раньше.
Шестнадцать Эм, как крылья за спиной,
козырный туз, берущий карту бланша.

Хрипит в айфоне старый добрый Лепс.
Военщина ивритит мне, картавя:
- Солдат не спи, стрелок в окошко влез.
- В какое, Циля, слева или справа?

Их снайпер притаился за окном,
на смерть мою послал в затвор патроны,
не зная, что на мушке сам давно
и молча выстрел ждут, кружат вороны.

Но выше всех над Газой минарет,
по пуп ему деревьев редких кроны.
Хоть пуля-дура, но свалила крест.
Дождавшись выстрела, кричат вороны.