1 Вязкий мрак ползёт по кругу неустанно день и ночь, Пеленает в темень туго, лучик света гонит прочь. Звякнет чашечка о блюдце, постучит метель в окно, Дети зрячие смеются… Зажужжит веретено, Шерсть и зиму превращая в нить пухового платка. Говорят, на небе тают кучевые облака.
Только слово – Божье слово – обретает ясный цвет, Ярче солнца золотого, и в писаньях древних лет Столько мудрости таится, столько доброго тепла… Богоматерь-голубица в церковь отрока свела Помолиться пред иконой, окунуться в благодать. Мрак споткнулся у амвона – в тьму не смог запеленать.
В мире Божьем люди-свечи свет внутри себя несут. Будь ты слеп, убог, увечен – заалеет Верой трут, Огоньком коснётся воска, поджигая в сердце нить, И тогда всё станет просто – для других, горя, светить. У Господнего алькова и с молитвой на устах Понял: «Не ищу иного. Я Максим теперь, монах».
2 Бузулук в трёх вёрстах, рядом… Но живым не добредёшь. Без вины наказан адом. Давят злобно, словно вошь. Переполненные блюдца – глаз незрячих родники. Сам начальник в форме куцей молвит: «Отче, помоги! Третий день в огне супруга, хворь свалила, выручай!» Ты в ответ: «Исчезнет мука, выпьет пусть тюремный чай».
На дощатых нарах жёстких время движется назад. Дым дешёвой папироски, конвоира лютый взгляд, Псов охранных лай до хрипа, человеческая боль, Пол в плевках, рыданья, всхлипы – зэков общая юдоль. Убивали – не убили, дело шили – распорол. Грозовые тучи плыли, задевая частокол.
Добрый схимник веком проклят, Богом щедро награждён. Свечка тает, сердце глохнет, боль смывается дождём. Врачеватель паствы смирной, упреждающий беду… Пахло ладаном и миро тело в камерном чаду. – Знать, Святой летит на небо! Знать, слепой увидит высь! Распрощавшись с чёрным крепом, к солнцу ангелы взвились.
*оренбургский мученик, праведник, целитель и провидец
|