Умирать уезжаю в чужую страну,
не пускал в путь Господь, но потом всё ж кивнул.
Но не тот, кто с иконы внимает речам,
этот, ухо рукой оттопырив, молчал.
Слушал, как отбивали друг другу сердца:
"Бать, прости.", - у меня и "Прощён", - у Творца.

На груди возлежал у холодных пустынь,
жизни нет в них, лишь эхо от песен рабынь
забавляло пейзаж за барханом бархан,
и ложилось на грУди в слезах. Я в стакан
за четыре двенадцать плеснул граммов сто,
старый кактус целуя, я выпил за то,
чтобы грела пустыня назло холодам,
чтобы сделал я с Евой, что сделал Адам,
чтобы брат мой арабский собрал чемодан,
чтобы ноги омывши в реке Иордан,
он в объятьях попов и в дыму от кадил
всех баранов своих, как апостол, крестил,
а потом, утомившись от водки и ванн,
укатил бы в Самару, назвавшись Иван.

Узнаю городишко, - вот чёрный хасид,
вот Стена, вся в слезах, что построил Давид.
Но мечеть на развалинах Храма сама
не подставит башку под топор, от дерьма
Храм спасёт не Давида щиток в шесть углов,
не стена из речей, а стена из стволов!
И пока на развалинах Храма мечеть,
будут боги чужие над ними смердеть.

"Замолчи, не кричи, русский пьяный урод!, -
так покрикивал избранный жить с ним народ, -
в поведении гойские нравы видны".
И заглядывал в паспорт, в карман и штаны.
Сорок лет коммунизм по России водил,
но все камни собрать не хватило мне сил,
о булыжник на сердце разбилась коса, ....
Бог сказал: "У тебя ещё есть адреса".

Умирать уезжаю в чужую страну,
под листом там кленовым навечно усну.



.