В старом парке полу′денно-душно.
Пахнет мята судьбой и детством…
…
Мам, а помнишь, как я, игрушку
Потерял в этом парке, где-то?

Как же горько о ней я плакал…
Мал ведь был, а вот помню, мама.
Ты сказала мне: тютя, плакса.
А я топал ногой упрямо.

А потом, в пол-литровой банке,
Ты дала мне сладкого кваса,
И пчела… нет, цветочный ангел,
Закружил надо мною сразу.

А еще ты дала мне хлеба
И сказала: кроши, плакуша.
Я спросил: это птичке с неба?
Она, что, тоже хочет кушать?

И крошил я, чтоб там осталась,
На бордюре и на скамейке,
Этой детской потери – жалость,
Будто хлебный комочек клейкий.

И крошилось, как эти крошки,
То, что не было, то, что было,
В невозможно далёком прошлом
Всё, что так невозможно мило.

И крошил я… для всех и много,
Не жалея, не уставая…
А теперь мне так одиноко,
И в судьбе петля узловая.

Жизнь меня крошит… круговертит…
Только зряшно как-то, без толку.
Мам, а как у тебя там… в смерти?
Вечность… это, наверно, долго?