Лохань неба перевернулась помоями, и за ней нежданно проступил лик белокурой девочки, - Это была всего лишь майская гроза, сквозь ясное небо. Всего лишь одна гроза! Гроза в красных оборках юбки и шоколадным теплом карих.
Это был отмененный ход, сердце опустело, и он теперь любит одними глазами, полными слёз. Пучок рыдания готов разверзнуть синие воды, сотнями нежных слов и признаний; а девочка будет так же равнодушна, Она захлопнет окно, чтобы не летели оводы, Это другая девочка, их теперь две: нигредо и альбедо, А рядом с ними ночная повивальная грузная бабка, Она взяла половую тряпку и смахнула помои, И снова в комнатенке запахло жимолостью, и тюльпанами;
И ему нестерпимо хочется сказать: "не отпускай...", Боль это химера из прошлого, он теперь может сражаться без меча, Одним взмахом ресниц и перебором гаммы; Это красивый бог, а красивым слова за ненадобностью, Так странно говорить ему это и желать убежать, он всегда убегал от мерзких девчонок, Ты не могла знать (да, это теперь звучит странно).
Все стало каким-то привычным и далеким, как шум пригородных электричек, и пиликанье домофона; Домофон - это также рапсодия города, Можно свить гнезда из слов, или сплести венки, букеты смысла, и ни стать ни на йоту ближе, можно умереть под тисом, И ни разу не вздохнуть, можно так и не встретиться с минотавром, не укротить его голубым фиалом поцелуя, и превратить в сказочного принца;
Но это не значит, что его нет! Он все равно где-то рядом, поблизости, гоняет стрекоз на лугу, и тренькает колыбели незабудкам, лютикам, василькам и ромашкам, Он совсем теперь близко.
|