1.Ребёнку редко удаётся грусть –
я не грущу, привычна улыбаться,
так бабочки беспечные кружатся,
с рефреном несерьёзным: «Ну и пусть!»
И пусть – закушена губа,
а отчего, вам знать не нужно,
служу искусству, всем кто служит
готовят платьица на бал.
А я тринадцатая, что же...
такая дюжина в судьбе,
всё понимаю о себе
и оттого бываю строже.
Гоню метлой с порога лень,
чтоб удержаться на подмостках,
у них характер тоже жёсток,
жесток без скидок на мигрень.

2. Вся жизнь подобна фуэте –
порой безжалостно закружит,
брабантским колыханием кружев
императив: «Батман! Жете!»
Плясунья… так велит судьба,
кулис удушливость приемлю,
вращает музыка и время,
и хладный ветер возле лба.
Откуда жар во мне – помилуй,
ведь саламандры не горят! –
Ах, этот свет, и этот взгляд…
я мотыльком лечу к камину…

3. Сегодня Вас и рядом нет,
и быть не может –
Вы женаты!
Я всей виною виновата,
кручу серебряный браслет.
Я словно клад из безделушек!
Удалена, утомлена…
Встаю к станку, ему верна,
и боль свою не обнаружу.
Как горько плачется Нижинский,
пушинку силится поднять,
когда б его могла обнять,
но нить тонка у переписки…

4. А ночью снова снился Ники…
что через год его убьют…
я этот сон по капле пью,
чтоб половину – Эвридике.
Я неверна ему, но как! –
лишь тем, что тоже полюбила,
я от него не уходила,
осталась вздохом на губах.
Не расскажу, и не пытайте,
что он меня короновал,
сама додумает молва
подробности об Эсмеральде.
Я всё же это пропущу,
не дам на поруганье писем,
ругайте в жадности, в корысти,
не по бриллиантам я грущу.
Меня держали наплаву
рукоплескания оваций,
но тлен коснулся декораций,
где молодость? «Ау, ау!»
Не отвечает, отплясала
сезон прощальный стрекоза,
зима катит, катит в глаза,
и стелет, стелет покрывало…

5. У Муси отобрали дом,
была бы воля – удавили,
безжалостнее нет давилен,
чем те, кто обнимали до...
до жалкой доли эмигрантки,
до ученических: «Мадам…»
Пыталась выпрямиться, да! –
но были сумерки не сладки.
Меня забыть вам не с руки,
но видит Бог, и память ранит,
оставьте маленькую пани
тому, кто пил меня с руки...