Она стояла на окне чужом,
в чужой квартире выданной в аренду,
соседка толстая ворчала: «Понаедут…
вот я домкому сообщу ужо»
А за окном зима и лесопарк,
и дом напротив, прямо окна в окна,
закутав гордость в пледа тёплый кокон,
она себе сказала: «Стоп.Черта».
Сползла тихонько, села на кровать,
сквозняк потрогал голое предплечье,
слова чужие нанесли увечье,
но разве можно душу убивать?
И плакала, баюкая себя
в кольце из рук, израненная птица,
будильник показал двенадцать тридцать,
смешные стрелки-усики распяв.
Она тогда и правда умерла,
сменила имя, адрес, занавески,
и удалила кучу эсэмэсок,
и двери от надежды заперла.
Она тогда и вправду умерла,
закрыла нехорошую квартиру,
став для чужих, пожалуй, дезертиром,
проверила – годится ли метла.
А утром вербу проносили в храм,
весенний день благое в людях множил…
а путь её к молитве обезножил,
и сердце было словно битый хлам.
А город жил, ему таких не жаль –
что их жалеть? – чужие, перелётки…
Она стояла на окне высотки,
и ветер сам тянул её за шаль.