В обширной естественной ложбине с пологими склонами с восточной стороны и крутыми западными - блистает желтоватое зеркало искусственного сельского пруда.
Из-под вековых ракит на крутом берегу сбегают прямо к воде широкие ступени рукотворной деревянной лестницы, а на пологом, напротив длинной глинобитной овчарни, пустующей целое лето, у самой воды пышно зеленеет огромная шелковица. Тут я устроился рыбачить.
В полном безветрии весело сверкает солнце. Я рассматриваю панораму открывающегося роскошного пейзажа, словно листаю книгу с цветными снимками. Умиротворяющий покой уводит сознание и все существо в мечтательность. Рыбалка моя не заладилась. Несколько осторожных поклевок на рассвете - и тишина.
Темно-голубое небо уже заметно побледнело, поднимаясь еще выше. Тень от шелковицы сделалась короче и темней. Роса перестала серебриться и над водой беззвучно заскользили стремительные ласточки. Но стоило солнцу подняться чуть выше, ласточки исчезли так же внезапно, как появились.
Но вот картина оживилась. Один за другим у водоема появляются купальщики. Меня бесконечно забавляет, как купается каждый из них.
Один затыкает уши пальцами, быстро окунается несколько раз и удаляется; другой не решается погрузиться целиком и лишь многократно обдает себя водой из пригоршней; третий разгоняет перед собой руками воду, будто там плавает сор, и затем погружается. Одни из купальщиков без всяких приготовлений бросаются в воду с верхней ступеньки; другие медленно сходят по лестнице, в конце осторожно пробуя воду ногой, прежде чем отдаваться влаге. Один куда-то спешит и, наскоро окунувшись, быстро уходит домой. Другой ничуть не торопиться, долго плавает, останавливается на мелководье, растирает тело и, нарвав цветов, бредет к дому.
Так продолжается около часа, после чего наступает перерыв. Уходят последние купальщики, берег пустеет, плеск воды затихает. Только у самого села на мелководье, где начинается пруд, звонко крякают утки да глуховато гогочут гуси. Они там весь день плещутся на отмели, добывают пищу, заботливо чистят перья.
Изредка из села доносится стук топора или киянки, блеяние козы, рокот мотора, призывное мычание теленка и другие звуки жизни.
Сельская жизнь течет не слишком быстро, но и она не стоит на месте. Труд и отдых сопутствуют друг другу, шагая, рука об руку.
Вскоре вслед за мужчинами на желтоватой песчаной косе, протянувшейся почти до середины ставка слева от лестницы, появляются веселые, звонкоголосые женщины.
Их купание зрелище неотразимое!
Они плавают, смеются, стирают и сплетничают на своем особом женском языке. Молодые крепкие женщины, раздетые донага, никак не наиграются в воде. Сплошное наслаждение слышать их беззаботный смех, веселый говор... а мелькание загорелых тел и белоснежных упругих грудей с темными кружками сосков - головокружительно!
Мужчины обычно с серьезным видом окунаются, молча, и уходят. Но у женщин совсем другие отношения с водой. У них с ней много общего: так же просто и естественно, как вода, они могут болтать, волноваться, искриться; могут затихать и изнывать под палящим зноем. У женщин сил хватает выдержать любой удар судьбы.
Как опустел бы наш мир, если бы, вдруг, не стало женщин? Женщины в жестокой жизни, что вода для луга! Стоит пролиться влаге и луг расцвел, ожил, засветился, наполнился силой и свежестью, словно от прикосновения ласковой женской руки.
Когда же пруд пустел, мое внимание приковывала густая тень дерева. Казалось в это зачарованное место, в этот тихий уголок, природа нарочно собрала все загадки мира. Как причудливо светятся в траве солнечные блики! Каждая травинка в них упивается теплом и светом. А муравьи?.. Точно вечные странники, чем-то озабоченные идут и идут куда-то, равнодушно пересекая светлые оконца, и скрываются в безвестности.
Некое мудреное царство! Кого там видело мое воображение, я теперь не могу в точности выразить, но суета мурашей так напомнила нашу суматошную жизнь! Насекомые пересекают пятно за пятном, словно отсчитывают день за днем, как люди, вовсе их не замечая.
Полуденный зной сизоватого неба над беспредельными полями проникал повсюду. Даже близ воды в тени тутового дерева сделалось душно. Глядя на подернутую голубой дымкой зеленую лесополосу, тянущуюся вдоль поля, я невольно подумал: - "какая огромная разница между прекрасным, ничем не омраченным миром природы и нашей повседневностью, с ее суетой, ничтожными тревогами и спорами, мелочными задачами и тщетными целями. Многие считают свои желания и свои труды вечными; заботятся о славе и о своем бессмертии; воздвигают памятники, пишут стихи и биографии, сооружают надгробия, вовсе не задумываясь над тем, как хрупки памятники и, как часто и легко забываются имена людей..."
Поплавки моих удочек по-прежнему неподвижно лежали на матовой глади чуть помутневшей воды. Вероятно плеск, шум, смех, возгласы утренних купальщиков основательно разогнали рыбу.
Вот на мелководье вновь слышаться радостные возгласы. Это разухабистая ватага деревенских сорванцов, балуясь, в чем мать родила, шумно плескалась, распугивая гусей и уток. Загорелые тела их блестели в разноцветных радугах брызг, точно свежие отлитые из бронзы.
В мгновение ока вода замутилась, пожелтела, превращаясь в глинистую жижу. И каждый мог заметить, что мальчишки не умеют играть с водой по-настоящему и ведут себя, бесшабашно.
Совсем иное дело девочки! Они лучше и быстрее осваиваются с водой. И ведут себя совершенно не так, как мальчишки.
Веселой, дружной стайкой девочки плавают в уютной заводи за изгибом берега, о чем-то щебечут, постоянно прихорашивая волосы. И вода вокруг них чистая, ласковая.
Когда мутные потоки приблизились к девочкам, они спокойно отодвинулись в сторону и продолжали свой щебет и ласковые игры с водой, которые, казалось, будут длиться вечно.
А сорванцов и след давно простыл. Только желтые разводы мути змеятся длинными полосами на светлой воде, рассказывая о нашествии ватаги.
Лишь длинные тени старинных ракит разлучили девочек с водою. С закатом солнца тени величественно надвинулись на зеркало водоема. Влага под ними потемнела, превращаяась в бездну.
А ближе к вечеру, когда солнце закатилось за лесополосу, и первые сверчки тронули смычками струны своих скрипок, потекли над просторами золотистых нив раздольные, чуть грустные песни сельчан.
С каким откровением эти песни проливали на душу радости, тревоги и печали!