Накормите мене,
напоите мене,
отведите мене,
старую шкуру мою омойте в вине,
сердце мое костистое опустите в глазурь,
чувствую я неистовую грозу.
Танцам учу холодные костыли,
если сломаю ногу, то пристрели,
если забуду песню, то задуши,
пусть это тело слезет с моей души.

Колокол бьет набат.
Бог мой пришел горбат.
В грязном сыром плаще-
кто он такой вообще?

Желтые бельма в глазах слепых,
грязь натекла у его копыт,
гниль на пеньках рогов,
Видно такой мой бог.

О, возьми меня за руку и уведи в пустоту
от ненавистного запаха старости, от тревог и простуд,
от исчезающих слов из повести, от безумия и нытья.
Кто там несется в разваленном поезде?
Это давно не я.

Он прижимает лицо усталое к прочной меже стекла.
Шепчет о том что жизнь настала и в следующий миг ушла.
И пустота его слов смыкается с воем чугунных рельс:
“Пусть от меня ничего не останется
здесь.

Пусть я не вытянул шарик заветный из твоего мешка.
Выпала решка - медная клетка- от корней до вершка.
Все что случилось в тебе хорошего-памяти жалкий слег” .

В тамбур врывается колкое крошево-это осенний снег.

Разбудите мене,
напоите мене,
отведите мене.
Бог танцует и с каждой минутой пьяней и злей.
Бог смеется и, точно понятно-ему не смешно,
он, наверно, не рад тому, что сюда пришел.

Он хватает меня под руку и смотрит в глаза.
Он хрипит мне: "Сука ты выдумал свой вокзал.

Для тебя нет места на поезде мертвых нет
Для тебя билета на поезде мертвых нет
Для тебя билета бля нет на поезд нет
Для тебя билета сука на поезд нет
Для тебя билета