На чужом берегу тонконогой задумчивой цаплей над мерцаньем пруда застываю, почти не дыша. Оперенье и взгляд - словно дымчато-серые капли расходящейся мглы между спящих стеблей камыша.
Поцелуем бужу камышовую флейту-сирингу, пусть поёт мне о том, что уплыло дымком на ветру. Не растопит заря ностальгии тоскливую льдинку, если близких следы растворились, как сны поутру.
Память-флейта зовёт, дышит нежным теплом в подреберье, шелковистых соцветий насквозь пролетает волна. В родниковой воде расправляясь, цветочные перья золотят мой улун в тонкодымчатой чашке без дна.
Там, в немой глубине, на изнанке жасминово-чайной, ощущается дрожь кровотока сквозь сердце зари. Он внутри у меня, голос времени, явный и тайный: -Не грусти ни о чём, верь в хорошее, или умри.
Я грущу, я не верю, и может, мертвей не бывает. Нарисованной цаплей стою на чужом берегу. В зябких пальцах судьбы потихонечку чай остывает. Мне б спросить: "Почему?" ... Но ни слова сказать не могу.
|