Прекрасен луг, но краски потускнели.
И стихло вдруг мурлыканье ручья.
Как стынет кровь в моём озябшем теле
от шелеста и крика воронья.

Присутствие чужое обнажает,
как острый нож срезает кожу слив.
Невидимый... Зачем меня пугаешь?
Зачем меня преследуешь вдоль нив?

Мои одежды рвёшь, как паутины
звериным когтем, страшен миг, когда
в раскрытый зев из первозданной глины
я падаю... Подземная вода

несёт меня под каменные своды
с плеядами алмазов, как в ночном
бездонном небе, и растут у входа
колонны льда в сияньи голубом.

Оскалился трёхглавый пёс-химера.
Качнулась гроздь лохматых мотыльков.
Будь проклят ты, Аид! Твои пещеры
смешны перед величием дворцов.

Но почему ожоги от скольжений –
источником блаженной дурноты
становятся в разгар твоих вторжений,
она подобна чувству высоты,

когда летишь в раскаченной качели,
когда "хочу" превозмогает "нет"...
И лепесток озябшей асфодели
порозовел в гранатовом вине.