Морось – бесконечная пластинка, муторная музыка тоски – капает на наши палестины нудный усыпляющий токсин. Серый фон февральских ид (окстись) обесцветил небо – обессинил полотно лазурных абиссиний – скуку навела сырая кисть: день – эскиз за калькой, ночь – ни зги. Лишь фонарь изрядным апельсином (мёда насосался как москит) – сок янтарный со стальной лесины льёт, рассыпав искрами слезинок, по ветвям безлистым сирых ив. Ивы плачут, руки перевив – обречённо, писано бессильно.
Блюз непросыхающего стиля, до кости докапавший мотив – кру́жится, скулит бездомной псиной, времена и рубежи сместив. Где я? Кто я? Перехожий скиф? – вслед иным иду сквозь мару. В спину кто-то дышит. Степь осилю – сгину, строк на ветер недоговорив. Что оставлю на дороге? Миф? Сотню строчек мимолётных? Гимны – переборы кровеносных рифм? Но, скажи – останется ли с ними имя набиравшего их, имя? Помнят ли полынь и ковыли, кто слагал напевы о любви, проходя степной дорогой мимо?
02.02.2020
|