Мольерил смех души на свете том,
шекспирил плач на свете этом.
Казался Богу маленьким шутом,
себе огромным бронзовым поэтом.

За лобной косточкой царила мгла, -
краплёные держала немощь карты.
Казалось старости, она могла -
тузом под даму лечь в пылу азарта.

Отдал бы Богу душу, - не возьмёт.
А чёрт, - он не поймёт и много чести.
Поэтому, когда придёт черёд,
их смерть вдвоём за стол усадит вместе.

Взлетит и рухнет мракобесов рёв
на души юных плакальщиц в бикини.
Нальют по рюмке водки до краёв, -
пригубит Бог, а дьявол опрокинет.

Затянут песню хором на двоих, -
за мной слова, а музыка чужая.
А если вдруг не хватит слов моих,
поможет Бог, ведь я не возражаю.

С душой без Бога и наоборот,
в аду не рвут ни струны ни аорту.
Что бесу много чести, он поймёт,
но пусть идёт лукавый к чёрту!

Мне круг второй чужой и жмёт в плечах
и плоти грех душе не по размеру.
Ной, Авраам, (Христос?), я так скучал.
Примите в Лимба круг, - я вашей веры.