В год потерь, растерянности, зверства С запада на нас катило зло. На восток потрёпанное детство Слали, чтобы выжить повезло.
В шалях и шинельках не по росту, В валенках и хлипких башмаках Малыши серьёзно, очень взросло Притулялись кучками в углах.
Задыхались в спёртой атмосфере, Кашляли придушенно в кулак. Самый стойкий был для них примером,, Неудобство, холод – всё пустяк.
Плакали, конечно, отделившись От семьи, от матери своей, Понимали скоро: слёзы лишни – Тратят силы, делая слабей.
Изнуряла долгая дорога, Заболевшим не было лекарств. Шёпотом просили дети Бога Помогать им на пути мытарств.
Но страшней всего, невыносимей – Голод, тощей смерти младший брат. Слабеньких гурьбою выносили – Воздухом немного подышать.
И однажды на большом вокзале В ярких, ослепляющих огнях Всем голодным пищу раздавали В мятых плошках, в битых котелках.
Очередь стояла слишком плотно – Не пробиться хилой ребятне, И тогда учитель, дядька кроткий, Засипел: «Спасения – не мне!
Детям, голодающим недели, Срочно нужен хлеб и хоть глоток Чтоб чего горячего поели, Подкрепить силёнки их чуток!»
Люди расступались, в середине Образуя длинный коридор, И вползали лентой, еле видной, Малыши, как тени: скорбный взор,
Маленькие сморщенные лица, Сомкнуты иссохшие уста – Довелось не вовремя родиться, И судьба сложилась непроста.
Наконец в их тоненькие ручки Дали миски с огненным борщом. Пили жизнь, и становилось лучше. Молча люди плакали кругом.
|