На запылившемся камине
часы, отслеживая время,
тик-таками года кормили
и монотонно били в темя.

А люди зрели, матерели,
душой грубели, сохла кожа:
кто жил в Париже, кто в Марселе,
кто начинал, а кто итожил.

А я потел в своей шарашке
и в тех местах не тёр подошвы;
в потрепанной до дыр рубашке,
жалел её, как сын хороший.

Мы с ней повязаны увечьем
и снегом, и плохой дорогой.
И похвалиться больше нечем…
Да нам и этого-то много.