Ромул, где братец твой, Рем?

Брат мой сидит на холме. План рисует обломанным ногтем -
мельницу, лавку, трактир и десяток разбросанных хижин.
Чешет затылок, у "кузницы" давит порепанным локтем
ямку - мол, будет папаше Юпитеру храм тут, к вершине поближе.

В наших карманах лишь парочка яблок, да сыра огрызки.
За поясами рожок, острый нож... боевого хлыста кнутовище -
дрались сегодня полдня, подустали... закат уже близко.
Завтра в набеги опять. Будет день, будет пища.

Ромул, где братец твой, Рем?

Брат мой сидит на холме, что-то тихо бубнит и бормочет,
снова рисует - обломанной веткой - а что, я не вижу.
Город - великий и вечный - пророчит под звёздами ночи,
в чрево грядущих веков взор смеющийся бросив бесстыже.

На сабинянок порою бросает похожие взгляды.
Есть там одна... сам бы выкрал, присвоил навечно
эту весёлую, дерзкую деву в обличии нежной наяды,
с косами цвета сияния звёзд над дорогою Млечной...

Ромул, где братец твой, Рем?

...С братом похожи, как пара хлебов из пшеничного теста.
Внутренне мы - не одно, хоть одна нас вскормила волчица.
Боги, простите! Для Рема здесь не было б воли и места.
Что ж... он отныне - священная Рима частица.

Брат мой... лежит на меже... Я. Не. Сторож... Никто не осудит...
Боги... всегда были больше к нему благосклонны...
Только вот... Я! - а не он! - строю Город для сломанных судеб!
Вечный! Открытый для славы, стихов и влюблённых.