Дубовых крон листва несмело ропщет,
У тихой рощи вновь отнят покой.
И далеко ей вид не свойствен общий -
Не комильфо в компании такой.

Сидит на травке женщина нагая,
В мужском одетом обществе невежд.
В беседе милой смело полагая,
Что ей претит излишество одежд.

И стыд ей чужд, мол, что б куда-то деться?
За что, возможно, юношей корит -
Могли бы тоже догола раздеться,
И полотна дополнить колорит.

Здесь всё при ней, пленить что мигом может -
Рука и шея, грудь, изгиб бёдра,
Жемчужный цвет и бархат нежной кожи.
И, хоть озябла, всё-таки бодра.

Она флиртует хитро, неустанно,
И источает море женских чар!
К тому же автор талии и стана
Скорей всего, при Господе гончар.

И даже век наш, бешено бегущий
Не умалит величие холста,
Что к нам пришёл из лет замшелых гущи,
Сказать точнее - с веком лет полста.

Старик Мане нарушил все устои,
Смеясь над чванством ханжеских элит.
Им доказав, что классика - пустое!
И всех мастей народ к нему валит.

А сам Мане, поклонник женской плоти,
Всю жизнь натурщице обязан той,
Что украшает множество полотен,
Его своей прославив наготой.