Его зеленое сомненье, И карих глаз его похмелье, Делить готова я с другой, Пусть не вкусить земной покой.
Прощенье, глупое прощенье, В его щетине на щеках, Ему даровано решенье, Но отвернулся он в слезах. В сердцах измученные руки, В ознобе бледное лицо, Он предпочел не слышать звуки, Он верил, всё предрешено. Оковы, нежные оковы, Держали крепко как тиски, В глазах туман уже неновый, Но сердце ныло от тоски. А змей пленял его сознанье И тело обвивал легко, Ему не нужно состраданье, Ему в объятьях тех тепло.
Но жизнь как хрупкое стекло, Тяну его, а он на дно, На дно той гнуснейшей трясины, Где всё ничто, где мы бессильны.
|